Солнце мое

Мы нарядились в синие рабочие халаты и сразу стали похожи на Винтика и Шпунтика из сказок про Незнайку.

— Знаешь, Ань, когда детство заканчивается? — философски высказалась я, перебирая выданные нам картинки.

— Когда появляются свои дети?

— Не-ет. Когда ты понимаешь, что летом людям тоже надо работать…

И мы начали впахивать, потому что время реально поджимало. Задерживались часов до девяти — пока ещё домой идти относительно нестрашно — и сторож отмыкал для нас запертые с семи вечера ворота. Утром садик открывался тоже в семь, но мы приходили к половине девятого, иначе прибывающий сплошной поток людей грозил снести нас своим напором. Это мы во вторник поняли. Пришли к семи — ну, вплоть до самого завтрака работать решительно невозможно. Мало того, что люди непрерывно идут, а мы пол-лестницы заняли. Они ведь ещё и пытаются с вами разговаривать, советы давать, указания… Так что на следующий день мы пришли к завтраку, поели питательной манной кашки с сырными бутербродами и какао, и с бодрой душой принялись за работу.

В среду вечером я вернулась домой как раз в тот момент, когда шли вечерние новости. Бабушка стремительно как никогда открыла мне дверь и бегом вернулась в зал.

Телевизор равномерно бормотал. Баба Рая страшно ругалась.

Она вообще из тех людей, которые при виде несправедливости не тушуются, а выхватывают шашку из ножен. Это она сейчас, конечно, старенькая, а когда война началась, ей было тридцать. Дед, директор сельской школы, сразу ушёл на фронт. Она осталась одна с четырьмя малолетними детьми и практически неходячей свекровью на руках.

В посёлке почти не осталось мужчин, разве что старики.

Бабушка стала:

— директором школы,

— народным депутатом,

— председателем колхоза.

Они пахали на коровах и всё до последнего зёрнышка отдавали на фронт. Да, не голодали, потому что были большие хозяйства, но тосковали по хлебу — пекли из тёртой картошки. Вы пробовали дрожжевой хлеб из картошки? Он плотный и синий, как-то раз бабушка испекла нам, чтобы вспомнить…

Её старшему сыну, Саше, было десять лет. Дочке Заре восемь. Они ездили в лес, заготавливать на зиму дрова, потому что больше было некому…

Дед вернулся после ранения под сердце. Счастье было, что пришёл. Но война догнала его через восемь лет — поехал на обследование в Омск, на пароходе, и в дороге сердце остановилось. Саша, тот самый, первенец, который уехал учиться (тоже на учителя) пришёл встречать отца, а получил тело.

А бабушка осталась, беременная последним своим ребёнком, моей мамой. Ей было всего сорок. Ушедшему деду — сорок два.

Моя матушка была десятым ребёнком. ДЕСЯТЫМ. Каково их было всех поднять? Но это были железные люди.

Надо. Такое вот короткое слово. Надо — значит, будет.

Она дожила до глубокой старости, сохранив бодрость духа и нетерпимость к собственной слабости.

И вот теперь она страшно ругалась… и, кажется, плакала⁈

Я забежала в зал.

— Сволочи!!! Оля, ну какие же сволочи!!!

Я упала на диван рядом с ней, уставилась в экран.

Что… Что⁈ Как же так, неправда… Мозг отказывался верить. Сердце отказывалось…

Террористы взяли в заложники больше тысячи человек… Дети, женщины с новорождёнными, все подряд… Больница??? Камера выхватывала плачущих в отчаянии родственников… Как такое вообще может быть, люди…

Нет, не́люди…

Шла чеченская война, да. Это было страшно. Но чтобы вот так…

Я съела ужин, не ощущая вкуса. И во сне видела какую-то жуть…

В четверг ситуация повторилась. Весь день мы расписывали стены, вечером я застала бабушку за просмотром новостей. Она уже не так страшно ругалась, просто сердито смотрела. По телеку рассказывали, что всё по-прежнему плохо, с террористами пытаются вести переговоры… Я встала у косяка послушать новости — и вдруг как сердце заколет! Ни вдохнуть, ни выдохнуть. И не согнуться, главное! Я потихоньку, стараясь не наклоняться, дотелепалась до кухни, натрясла себе в чашку корвалола, не считая, щедро. Выпила.

Вот со школы со мной такое. Психовать нельзя.

Вроде отпустило…

Бабушка досмотрела новость и заторопилась в кухню. Посмотрела на меня внимательно. Да посмотришь тут, сидит бледная немочь, сама столбиком, в руке чашка, и корвалолом на всю кухню воняет!

— Ба, расскажешь мне, когда всё закончится. Я прямо не могу на это смотреть, что-то мне нехорошо.

— Ладно, расскажу. Есть будешь?

— Не, ужином нас накормили.

— Так время-то уже! — ну да, в садике ужин в пять часов, а сейчас уже дело к ночи.

— Не хочу, — я помотала головой, — краски нанюхалась, аппетита нет. Чаю выпью, и всё.

Я налила себе кружку, пошла в комнату и достала с полки разрозненные листочки своих записей. Спрятаться хотелось туда от этого страшного…

Это была книжка, да. Будущая. В ней была почти сказочная реальность, героиня, у которой сперва всё плохо, а потом должно стать всё хорошо. И, конечно, молодой король. И куча всяких приключений.

Я села за стол и подумала, что надо бы записать свои воскресные переживания. Нет, не просто, а применить их к своим выдуманным персонажам. Первый поцелуй и всё такое. Взяла ручку в руки…