Солнце любви

Она молчала, затаив дыхание, и тогда он снова нагнулся и коснулся губами её глаз, её щечек, словно желая не отступать от уже занятого рубежа. А грудь её манила и звала, и он коснулся губами прелестного холмика, сражённый волшебством этого прикосновения.

Татьяна дотронулась до его шевелюры, стала перебирать пряди его волос, ибо коротко он никогда не стригся, и перебирать было что. Её дыхание участилось, и она стала нашёптывать ему в ухо:

– Ну разве так обращаются с крохами? Что же это вы, милый Дмитрий Николаевич? Ну, так же нельзя, – и тихий, добрый, радостный смех сопровождал этот шёпот. – Я же могу не выдержать, это же невозможно выдержать… Дмитрий Николаевич!

Её голос звенел в его ушах как волшебный колокольчик. А Теремрин продолжал целовать её, не сдавая и этой, завоёванной позиции, но и не продвигаясь дальше. Ни о каком, даже самом незначительном проявлении настойчивости он и не помышлял, во-первых, потому, что это было не в его правилах, а, во-вторых, потому, что Татьяна однажды уже хлебнула с лихвой грубой силы. Она была спокойна, и он предполагал, что причина её спокойствия в том, что он был ещё одет. Для того, чтобы раздеться, ему необходимо было оторваться от неё, а это давало ей возможность поступить так, как она захочет. Темнота позволяла ей не стесняться наготы, которой, впрочем, можно было гордиться.

Внезапно, повинуясь страстному желанию, он дерзко провёл губами от груди к животику и дальше, до самой ажурной преграды, скрывающей то, что всё ещё оставалось недосягаемым для него. Она вздрогнула от этих прикосновений, а он, чтобы не дать её сказать ни слова, оторвался от притягательного места и коснулся губами её губ, чтобы задохнуться в долгом головокружительном поцелуе.

Если Ольга загоралась от малейшего прикосновения, что выдавало в ней не столько темперамент, сколько уже определённую опытность, то Татьяна вела себя робко, слабо отвечая на ласки. Он ведь почти совсем не знал её, не ведал о том, что было с ней после того рокового случая со Стрихниным: были после этого мужчины, нет ли? Уравновешенное состояние и её самой, и всего её тела, спокойно реагирующего на самые нежные ласки, говорило о том, что в ней, физиологически ставшей женщиной, женщину никто не пробудил. Более того, испытав однажды грубое насилие, она, как это часто бывает с женщинами, возможно, побаивалась повторения того, что оставило неизгладимый след. Она долго не могла оправиться от удара, и с сопряженными с этим физическим и нравственным ударом, болью, стыдом, даже угрызениями совести. Это ведь только демократические СМИ утверждают, что для женщины переспать, всё одно, что покурить или выпить чашечку кофе, а на самом деле для женщины здесь всё не столь просто, как для мужчины. Ведь женщина, если это женщина с большой буквы, а не либерально-демократическая особь с искривлённым сознанием, не может не видеть в мужчине, с которым идёт на близость, возможного отца своих детей. Беда Татьяны была и в том, что она, воспитанная правильно, благочестиво, не по своей вине, а по своей беспечности и доверчивости, теперь уже не могла видеть в мужчине отца своих детей, как бы страстно ни желала этого. Видеть же в мужчине лишь предмет удовлетворения своей страсти, она не только не могла по своему воспитанию, но даже и не умела. Пойти на близость для неё не было делом невозможным, поскольку всё, что могло свершиться, уже свершилось и большего случиться не могло. Но она не понимала радости в этой близости, а потому после того ужасного случая просто избегала общения с мужчинами, если замечала у тех, с кем общалась, определённого рода желания.

К тому, что делал в эти минуты Теремрин, она отнеслась спокойно, как к безобидной юношеской игре, а к его ласкам – как к почти безобидным ласкам.

Врачи ей сказали, что детей не будет, но этот приговор, этот диагноз она не проверяла, потому что не было у неё такого человека, с которым хотелось бы это проверить. Да и не было оснований не верить врачам.

До случая со Стрихниным она встречалась с одним сокурсником, можно даже сказать, женихом. После того рокового удара она нашла в себе силы сказать ему, только ему одному всю правду: подверглась насилию, вынуждена была прекратить беременность, чтоб не родить ребёнка от подлеца, а теперь – бездетна.

Жених изменился в лице, долго молчал, а потом вдруг сказал, каким-то незнакомым её тоном: «А ты уверена?». «В чём?». «В том, что детей не будет?». «Не знаю». «Так давай попробуем», – предложил он и довольно грубо коснулся того, чего касаться она ему не позволяла. Татьяна ударила его по руке и спросила: «А если детей не получиться?». Он только пожал плечами. Стало ясно, что дети здесь не при чём. Он просто хотел воспользоваться ситуацией. Это была их последняя встреча.