Солнце — крутой бог

— Я поставлю музыку, — говорит Франк. Он уже покончил с салатом и заглядывает в духовку, чтобы проверить, как себя чувствует запекаемый в сливках картофель.

Я кладу мясо на сковородку, оно адски шипит. Франк удаляется в ванную, чтобы отлить, а потом идет в гостиную, чтобы выбрать какую-нибудь музыку. Я балую себя глотком пива. Франк купил и на мою долю. И жарю мясо. Сковородка шипит. Стол уже накрыт. Я переворачиваю мясо лопаточкой, и его дивный запах заполняет мои ноздри. Потом я совершаю прогулку по квартире, осматриваю гостиную, спальню и ванную. Классная квартира. Великовата для одного человека. Хотелось бы и мне иметь такие хоромы. Франку не приходится по утрам стоять в очереди в ванную.

Франк ставит «Металлику». Вот тебе и раз. Он не похож на фаната тяжелого рока.

— У меня почти тысяча семьсот дисков с такой музыкой, — гордо говорит он и показывает на семь больших стеллажей у стены. Все лучшие группы, Обязательный набор, не иначе. Но вот всплывают немецкие, шведские и американские группы, о которых я никогда даже не слышал.

— У меня есть абсолютно все норвежские диски, — говорит он, и я вижу, что разговариваю с настоящим фанатом тяжелого рока.

Но хватит о музыке, потому что в эту минуту раздается писк дымовой сигнализации.

— Я думал, ты и в самом деле эксперт по бифштексам, — Франк качает головой.

— Был экспертом, — говорю я и, уличенный во лжи, поникаю головой.

Мы отключаем сигнализацию и открываем окно. Из-за дыма сковородки не разглядеть. Но мы разгоняем дым руками и видим свои бифштексы: сверху они как надо, но внизу подгорели. Причем нехило. Это значит, когда переворачиваешь сковородку вверх дном, бифштекс не отстает от металла.

Мы срезаем бифштексы со сковородки и соскребаем с них подгоревшую часть. Остальное мясо такое твердое, что нарезать его можно только моторной пилой.

— Отличный бифштекс, — дразнит меня Франк, и я киваю, соглашаясь с ним. Мне не хочется говорить на эту тему.

А потому я рассказываю Франку о Рейдаре и его методах. Франк грустно качает головой.

— Слишком много труда, — говорит он. — Там, на улице… — Он показывает на окно, и мы видим, как зажигаются и гаснут огни в тысячах квартир. — Там, на улице, можно встретить всего несколько девушек, которые пришлись бы тебе по душе. Нечего и пытаться найти их.

— Верно. Есть лишь одна, одна-единственная, — говорю я и набиваю рот салатом.

— Ты заговорил, как Пер Гюнт, — замечает Франк.

— Что? — Кажется, совпадениям не будет конца! Я никогда не говорил Франку, что папаша играет Пера Гюнта.

— В этой пьесе есть место, где Пер говорит пример но так: «Черт бы побрал все путы. Черт бы побрал всех женщин. Кроме одной». Ты это имел в виду?

Я молча киваю и думаю, что меня как будто заперли в этой пьесе Ибсена. Что я и есть дурачок Пер, который слишком поздно понимает, что к чему. Это означает, что особенных надежд питать не приходится.

— А Карианна? — спрашиваю я, вспомнив его недавние слова.

— С ней я еще не покончил, — говорит Франк. И по его глазам видно, что это правда. — Может, я никогда с ней и не покончу.

— Да брось ты! — невольно вырывается у меня. Ведь если человек никак не может покончить с такой чепухой, то бессмысленно думать, что я когда-нибудь покончу с Каролиной. — Разве ты не свободный человек?

— Конечно, свободный. Но, может быть, я не хочу быть свободным… Черт его знает, — говорит он и вздыхает, как тысяча плакальщиц.

Я думаю о Каролине.

Раньше я никогда так о ней не думал. Я вижу перед собой ее лицо.

Каролина оживает у меня в голове.

Но мне все равно.

Мне вообще она по фигу.

Она мертва для меня, и я по-прежнему свободный человек.

И мне на нее наплевать.

— Я знаю способ, как тебе покончить с Карианной, — говорю я.

— Ты это умеешь так же здорово, как жарить бифштексы? — спрашивает он и тут же машет рукой. — Прости, я пошутил.

Я рассказываю, как сжег корабли с Каролиной, решительно и навсегда, и он вздыхает, как еще одна тысяча плакальщиц.

— Чего я только не делал, — говорит он. — Я даже на колени становился. Посылал цветы и письма, приходил к ней. Но ничего не помогло.

— Гм-м… — Я делаю вид, что напряженно думаю. Но мои возможности уже исчерпаны. — А если ты встретишь другую девушку? — неуверенно спрашиваю я.

— М-м…м, нет… Не думаю. Нет, не знаю.

Так мы и сидим. Братья & Сестры. Малявка-черепаха, пытающаяся дать добрый совет вроде бы взрослому мужику. Хотя все должно быть наоборот! Ведь это же я пытаюсь стать таким, как он! А оказывается, он тоже не может разобраться со своими проблемами. Мне даже хочется спросить, не собирается ли он повзрослеть.

— Но тебе-то что метает?

— Страх, дружок, страх. Я просто-напросто боюсь. После Карианны я до смерти боюсь женщин. Боюсь влюбиться. Меня терзает тревога… — Он стучит себя в грудь и вливает в себя еще пива. У нового Адама нет слов. Я-то ждал, что Франк даст мне кучу ценных советов. Но выходит, на деле он знает не больше моего. Во всяком случае, в определенной области.

— Я не понимаю женщин, — говорит он. И теперь я уже твердо уверен, что никакой он не эксперт. В этом вопросе Рейдар даст ему сто очков вперед.