Солнце и луна

– Долг? Какого черта вам вздумалось читать мне лекцию о долге? К вашему сведению, миледи – хотя это вас и не касается, – я в долгу только перед самим собой. По мне – пусть Уэксфорд катится ко всем чертям и мой род вместе с ним! Не хватало только ради куска земли связать себя с кем-то в юбке на все оставшиеся годы!

– Значит, от вас никакого толку ни по части нежных чувств, ни по части брака. Все, на что вы пригодны, – это совокупляться ради удовольствия!

– Вы ни в грош не ставите брак и говорите, что ни разу не были влюблены. В таком случае ради чего совокупляетесь вы, если не ради удовольствия?

Стало быть, Хью Уэксфорд слышал о ней все, что только можно было услышать! Но он не вполне этому поверил – сомнение можно было без труда прочесть в его глазах. Уж слишком не подходила такая свобода нравов к образу чопорной школярки. Возможно, весь этот разговор был очередным трюком с целью испытать ее, докопаться до истины!

– Я первая спросила!

Повисло молчание. С наступлением сумерек под деревьями стало почти темно. Хью, казалось, обдумывал, почему он так и не услышал вызывающей отповеди или оправданий.

– Если вам кажется, миледи, что совокупление ради удовольствия – низкий поступок, то вы плохо подбирали себе партнеров, – сказал он, наконец.

– Правда? – Девушка не удержалась от нервного смешка.

– Правда. – Он отстранился от ствола так внезапно, что она не успела сделать шаг назад. – Поцелую, например, придает сладость не чувство, а желание, которое в него вложено.

Он слегка сжал ей голову своими громадными ладонями, запрокинул и прижался к ее губам всем ртом, не обращая внимания на невольно вырвавшийся у девушки возглас протеста. Филиппа уперлась ладонями в каменные мышцы груди Хью и толкнула его изо всех сил, но тот этого даже не заметил. Губы у него были горячие, чуть влажные и куда более нежные, чем она себе воображала. Они двигались так требовательно и жадно, словно собирались поглотить ее, вобрать в себя – и при этом медленно – о, как медленно, как будто пили ее и не могли насытиться. Филиппа встрепенулась еще раз и затихла, позволив себе погрузиться в происходящее, как в лихорадочный, опьяняющий сон.

Как только она перестала биться, Хью отвел руки. Одна из них зарылась в волосы, другая обвила талию, прижимая ее к себе ближе и чуть ли не отрывая от земли. Не сознавая того, что делает, Филиппа вцепилась в мягкий лен его рубахи. В ушах бешено пульсировала кровь, заглушая звуки ночи; мысли окутывал горячий дурман, словно от чересчур крепкого вина, выпитого залпом.

«Я сошла с ума… он свел меня с ума одним лишь поцелуем…»

Руки Хью блуждали по ее телу, вначале беспорядочно, потом все более смело – стиснули ей бедра, прижали ее к дереву и приподняли выше. Что-то ткнулось ей вниз живота. «Ножны от его странного оружия», – подумала Филиппа и тут же вспомнила, что Хью явился в сад безоружным. То, что терлось между ее ног, было не менее твердым, но еще и горячим. Филиппа вдруг поняла, что это такое, и отшатнулась.

– Сэр Хью!

– Не бойся, – прошептал он на одном дыхании, поднимая все выше подол ее платья, – никто не помешает.

– Боже мой, не в этом дело!

Девушка схватила его за запястья, но не смогла оттолкнуть. Подол продолжал ползти вверх.

– Прошу вас, Хью, не надо!

– Я подстелю свою рубаху, и платье не пострадает…

– Прекратите!

– В самом деле, лучше пойти ко мне в комнату.

Рука нырнула под платье и нашла обнаженные ягодицы.

– Хватит! – Филиппа размахнулась и ударила его по щеке изо всех своих сил, так что заныла ладонь.

Голова Хью мотнулась, он выпустил подол. Не задумываясь, девушка выхватила кинжал. Несколько бесконечно долгих минут он смотрел на нее из-под прядей растрепанных волос. Его дыхание было тяжелым, глаза горели, но вид кинжала в дрожащей руке Филиппы вызвал усмешку.

– Ты опять забыла, что надо целить в горло. – Он без страха повернулся спиной и несколько раз прошелся по волосам пальцами, как гребнем. – Если бы мне нравилось брать женщин силой, этот ножичек не помог бы. Выходит, ты так ничему и не научилась в том переулке в Оксфорде.

– Я же сказала – хватит! – процедила Филиппа, пряча кинжал.

– Да, сказала, но я думал, ты боишься за платье. – Все еще не глядя на нее, Хью помассировал щеку. – К своей добродетели ты относишься не в пример беспечнее, чем к одежде.

– Так вот почему вы все это затеяли! Наслушались сплетен и решили, что это хороший повод совокупиться ради удовольствия?

– Не только ради своего, – заметил он, берясь за флягу. – Кстати, я что-то больше не слышу от тебя проповедей в защиту свободной любви.

– Свободная любовь не означает всеядности!

Это заставило Хью задержать руку с флягой на полпути ко рту. После короткого колебания он закупорил ее, так и не отпив.

– Ах, простите великодушно! – сказал он с холодной насмешкой, отвешивая один из своих издевательских полупоклонов. – Мне не следовало рассчитывать на успех после целого табуна белоручек с утонченными манерами.