Солнце и кошка

На защите диссертации, связанной с воздействием отрицательных ионов на человеческий организм, он упомянул о зета-лучах. Ему посоветовали не путать серьезную науку с фантастическими романами. Он сослался на исследования белковой молекулы, кибернетику, космологию — разве совсем недавно не назвали бы фантастикой нынешние достижения в этих областях?.. Не вмешайся профессор, научный руководитель Огородникова, призвавший обе стороны придерживаться обозначенной в диссертации темы, еще не известно, чем кончилась бы защита...

И правда, возникшая дискуссия была мало связана с отрицательными ионами и казалась неуместной, почти бессмысленной всем, кроме самого Огородникова: он прощупывал почву, разминался, пружинил мышцы, как боксер перед выходом на ринг.

Он читал лекции, продолжал работать над проблемами аэроионизации, но самое главное — теперь он заведовал лабораторией, официально утвержденной институтом. Пусть вначале это была просто маленькая комнатка в цоколе основного корпуса, еще ничем не оснащенная, со штатом в три человека, — все равно. За год удалось всеми правдами и неправдами приобрести аппаратуру, необходимой мощности микроскоп, смонтировать электроустановки, даже самодельный кофейник... Здесь, в этой-то полуподвальной комнатке, и был выделен из спектра участок лучей, впоследствии названных «лучами Огородникова». Здесь возникла гипотеза, объясняющая стимулирующее воздействие этих лучей на живой организм, гипотеза достаточно невероятная, чтобы увлечь нескольких студентов с курса, на котором вел занятия Огородников, — они составили в дальнейшем костяк его лаборатории...

Общие трудности, недоверие окружающих, грандиозность задачи — все, что сплачивает молодых людей, было налицо. В том числе и руководитель, которого боготворили за острый, ироничный, склонный к парадоксам ум, за самоотрешенность и неимоверную работоспособность, которой он требовал и от остальных.

Брошюрка на печатный лист, скверно выправленная корректура, тираж — сто экземпляров, «на правах рукописи» — таков был «труд» лаборатории, с которым связывалось столько надежд... Брошюрка, однако, никаких откликов не вызвала. За ядовитым молчанием последовал разгром доклада Огородникова на межвузовской встрече биологов. Вскоре отыскался благовидный предлог — лабораторию закрыли.

Для Огородникова наступили годы борьбы, непризнания, переменчивого успеха. Область его поисков располагалась в перекрестии многих наук — медики считали его физиком, погибшим для медицины, физики — медиком, взявшимся не за свое дело, биологи — явным дилетантом. Сам же Огородников понимал, что его работа требует сложных исследований, длительных экспериментов на растениях, животных. Тут ему не помогла бы и его маленькая лаборатория, с кучкой никому не ведомых энтузиастов...

Неожиданно его пригласили в только что организованной научно-исследовательский институт гигиены труда. Директор, человек деловитый, перспективно мыслящий, сразу же заявил, что его не интересуют «лучи», о которых он достаточно наслышан, зато очень и очень интересуют проблемы аэроионизации. Если Огородников продолжит исследования в этом направлении, то ему создадут все условия для работы, в том числе — и для работы в области биостимуляторов... Огородников подумал-подумал, что было делать?.. Он принял предложение, отступил, чтобы спустя время двинуться вперед.

Впрочем, только ли отступлением это было? Огородников меньше всего чувствовал себя кабинетным ученым. Его увлекала возможность широкого эксперимента, возможность создать — вместо примитивного, огрубленного ионизатора, над которым в давние годы работал Чижевский,— современные, мощные образцы, способные превращать в целебный горный воздух атмосферу классной комнаты, заводского цеха или шоферской кабины,..

Он понемногу продолжал заниматься своими лучами, но временами казалось, что только инерция и упрямство не дают окончательно угаснуть его прежним замыслам. Те, кто знал Огородникова раньше, со злорадством называли его «несостоявшимся гением», более снисходительные — просто неудачником.

И однако в эти годы Владимир Андреевич Огородников мало походил на неудачника. То, что его прежние товарищи, начинавшие куда менее блестяще, давно обогнали его, ушли в гору и при встречах, предупредительно избегая разговора о зета-лучах, как бы подчеркивали дружеское сочувствие, не слишком задевало Огородникова. Но Лиля терзалась за мужа. Она начинала ненавидеть бывших друзей дома, их жен, срывалась, говорила грубости. Похвалы, которые отпускали в ее присутствии таланту и упорству Огородникова, выводили ее из себя. Ей хотелось помочь Володе, к тому времени она закончила институт, работала врачом... Но она не понимала языка математических формул, с трудом вникала в рассуждения мужа о биополях, о физической структуре организма, единственное, что у нее было — это вера, и она-то — нематериальная, никакой формулой не обозначаемая, слепая вера любящей женщины — была для Огородникова в те годы важнее всего.