Солнце далеко

— Чего же вы сами не командуете, если лучше его все знаете? — сказал Малиша. — Товарищи, вы, да и я тоже, чего уж тут скрывать, — мы превратились в трусов. И нечего нападать на Учу. Это не по-товарищески. Он ведет нас в атаку, а вы тягу даете. Не может же он один воевать… Или с одними нами, с несколькими людьми. Вот так!.. — И Малиша погрозил кулаком.

Партизаны отнеслись к его словам несерьезно. Но он нападал на них все смелее, называя их трусами, показывая им в лицах, как каждый бежал от болгар. Уче было неприятно, что его защищают, а тем более — Малиша. Он попросил мальчика замолчать.

— Я равноправный партизан и имею право говорить все, что думаю, — отвечал Малиша.

— А я требую, чтобы мы судили тех, кто украл у коллектива хлеб. Эти люди недостойны оставаться среди нас! — заявил Вуксан.

— Неправда, мы не крали хлеба. Мы свой паек сберегли, — отозвался один из бойцов, новичок, которого Йован несколько дней назад привел из города.

— Не стыдно тебе врать? — напал на него Гаравко. Вспыхнула ссора, и вскоре перессорились все, даже те, которые молчали, пока дело касалось Учи.

Темнота выползала из черного бора. В горах ночь наступает быстро. Днем, невидимая, скрытая, она прячется в кронах деревьев, в долинах, в пещерах. И неожиданно она вдруг окутывает лес и сливается с мрачным небом, словно пытаясь стащить его на землю. Уча решил прекратить ссору и все эти разговоры.

Его больно поразило, что большинство партизан считало его виновным в поражении и в плохом состоянии роты. Но он попрежнему верил, что еще не все пропало, что еще можно что-то предпринять. Но… только вот словами тут не поможешь.

— Довольно ссориться! — сказал он решительно. — Враг рядом. Я уверен, что не ошибся, оставшись на Ястребце.

Он замолчал, не зная, что еще сказать, но что-то сказать было необходимо… Он встал, глубоко и громко вздохнул и продолжал:

— Мы коммунисты. Разве мы можем, разве мы смеем умирать жалкими и разбитыми?.. Разве мы можем допустить, чтобы враг перебил нас, как затравленных зверей? Если мы не сумеем победить, отряд погибнет. Эх, товарищи… Неужели мы уже не те, кто так геройски сражался всего несколько дней назад? Что с нами случилось? Лучше, честное слово лучше, погибнуть по-человечески, как подобает партизанам, чем жить так, как сейчас.

И он снова громко перевел дыхание. Казалось, что это не вздох, а предсмертный хрип. Горячие молоточки стучали у него в висках. В глазах, обжигая веки, стояли слезы.

— Лучше! — выдохнул кто-то в темноте.

— Лучше! — подтвердил второй.

— Ночью мы пробьемся… Идем! Под скалой нет снега… — прошептал Уча. Он жалел, что не может видеть их лиц.

Партизаны шли за ним следом. Безмолвно, как темная глыба…

29

Темная, непроглядная ночь, как громадный черный медведь, разлеглась на горах. Вблизи пылают вражеские костры, окружая партизан огненным кольцом. Тусклый багровый свет прорезает мрак и ползет над сосновым лесом. Костры напоминают раны или большие ожоги на темном теле ночи. Неумолчно перекликаются совы, разрывая тишину.

Партизаны собрались под скалой, которая нависла над ними, как крыша. Здесь не было снега, темнота казалась гуще, и люди узнавали друг друга только по голосам. Партизаны разгребали песок и листья, устраивали себе временное ложе. Перешептываясь друг с другом, они ждали полуночи, когда был назначен прорыв.

Прислонившись к уступу скалы, Уча смотрел на костры неприятеля. Он испытывал только одно желание, только одно стремление — погибнуть геройской смертью, так, чтобы о нем помнили партизаны, народ и враги. Он мечтал встретить смерть так же героически, как Гвозден. И мысль его все время возвращалась к помощнику командира, к подробностям его жизни и смерти. Он не раскаивался в том, что вместе с другими приговорил партизана к расстрелу. Но сейчас он еще больше, чем раньше, восхищался его героизмом и, несмотря на внутреннее сопротивление, чувствовал, что пример Гвоздена будит в нем какую-то могучую силу, страстное желание броситься сразу, немедленно в эту тьму, голыми руками погасить вражеские костры. «Нет, нельзя незаметно и тихо уходить из жизни, уходить из борьбы. Нужно уйти так, чтобы люди запомнили твой уход. Погибнуть красиво и гордо!.. Эх, люди!.. Пока мы побеждали, все вы были отважными, все были героями. Ничего эта храбрость не стоит. Настоящая храбрость, настоящее геройство — это смелость в поражении. И это то единственное, что еще остается мне… Павле, конечно, хлебнул горя. Мне тоже не выпало счастья. Нет, не суждено, видно, Живичам жить. Мой последний долг — умереть, как герой. Если мне и это не удастся, лучше бы мне не родиться на свет. Но почему же я непременно должен погибнуть?.. Может быть… Нет, это просто самообман!»