Солнце далеко

— Целятся в тебя! Ложись! — испуганно крикнул Лютица.

Но Павле попрежнему продолжал стоять. Он громко кричал, рассказывая крестьянам о борьбе партизан за свободу, убеждал их повернуть оружие против офицеров и четнических командиров. Среди четников наступило замешательство. Теперь уже раздавались только одиночные выстрелы. И лишь пулемет строчил длинными очередями, стараясь нащупать комиссара. Из рядов четников, лежащих на снегу, поднялся один. Его волосы растрепались по шинели; он начал с угроз, называя партизан иудами и мятежниками. Кто-то из партизан направил на него пулемет, и четник сразу же замолчал, зарывшись в снег. Голос кричавшего показался Павле знакомым. «Уж не Васич ли это?» — подумал он, прячась от пуль за дубом. Все тот же четник скомандовал атаку. Часть четников и крестьян поднялась и пошла за ним. Но встреченные партизанским огнем, они остановились. Одни тут же попадали в снег, другие в панике бросились бежать.

— Не отступать! Огонь! Убью! — грозил тот же четник, держа пулемет и стоя прямо и вызывающе. Цепь четников снова залегла. Партизаны продолжали стрелять. Четники попытались обойти их на левом фланге. Вук, пригибаясь, подбежал к Павле. Они быстро приняли решение: каждый второй в цепи должен был повернуться лицом к четникам, заходившим им с тыла. Прорыв решили отложить до сумерек.

Четники несколько раз переходили в атаку и стреляли, не жалея боеприпасов. С наступлением сумерек по команде Вука партизаны пошли на прорыв. Все новички, кроме Лютицы, бежавшего в первых рядах, отставали и поминутно падали в снег. Павле вернулся к ним и, ободряя, повел вперед. Бой продолжался недолго. Четники сначала медленно, а потом бегом начали отступать. В сгустившихся сумерках на сером, истоптанном снегу чернели их трупы, словно пни на вырубке.

Стемнело, стрельба постепенно затихала. Вук скомандовал сбор. Партизаны собрались у дороги, огороженной высокой изгородью. Пересчитались. Недоставало четверых, среди них и Лютицы. Во время атаки он отделился от Павле, и тот потерял его из виду.

— Погиб?! — невольно воскликнул Павле. Взяв с собой нескольких бойцов, он отправился на его поиски. Лютица лежал между двумя убитыми четниками, немного согнувшись, словно намереваясь приподняться. Рука его сжимала новый желтый кавалерийский карабин. Павле, взволнованный, стоял молча. Когда подошли остальные, он приказал отнести Лютицу и похоронить под деревом у дороги. Они подняли его. Раны не было видно, только по новой суконной куртке тонкими струйками стекала кровь. Партизаны прикладами разгребли снег, а один из них взял винтовку у Лютицы.

— Не трогай! — сказал Павле.

— Почему? Такая хорошая винтовка!

— Была хорошая при нем, пусть и останется у него. — Павле вздохнул и пошел назад.

Вук уже построил отряд для выступления. В строю рядом с Бояной стояла писарская дочка с трофейной винтовкой и сумкой. Когда подошел Павле, она спряталась за спину Бояны, чтобы он ее не заметил. Но Павле ее и не видел. Он передал Йовану письмо для Брки и велел возвратиться с ответом.

Вук скомандовал «марш», и колонна двинулась по виноградникам.

28

Как высокое дерево в бурю гнется к земле, так и Уча на время приклонился к Павле. Но когда буря прошла, он отпрянул назад и, покачнувшись еще несколько раз, выпрямился, несгибаемый и упрямый. Следуя своему убеждению и совести, Уча нарушил план Павле. Он отказался от марша на Копаоник и остался на Ястребце.

Сначала события как будто подтвердили правоту Учи, укрепили его в мысли, что он поступил правильно. Рота произвела несколько успешных налетов на немецкие и болгарские части в горах и держала их теперь в постоянном страхе. Врагу казалось, что за каждым склоном, за каждым деревом, камнем и кустом подстерегает его быстрый и меткий партизанский залп. Партизаны снова превратились в невидимую, неуловимую силу, стали дерзким врагом, который может появиться в любую минуту и в любом месте. Вражеские колонны, рыскавшие по Ястребцу в поисках партизан, увеличились, стали действовать осторожнее и медленнее.

После неудачной попытки уйти с Ястребца и пробиться в долину, к партизанам снова вернулась вера в свои силы. Они совсем забыли тяжелые, обидные слова, сказанные Учей, и больше, чем прежде, сблизились с ним. Партизаны голодали и мерзли, но никто и словом не выразил своего недовольства, никто не осудил и не попрекнул командира, и он теперь тоже чувствовал большую близость к ним.