Солнце

Я отпустила его только тогда, когда взялась за край ящика и аккуратно переступила через бортик, поочередно перекинув ноги. Оказавшись внутри, я подвинулась к дальней части ящика, оставив Ревику место, чтобы последовать за мной. Я заметила, что материал слегка проседал под моими ботинками, как толстый губчатый коврик. Это стало ещё заметнее, когда я опустилась на колени, а затем легла на органический металл.

Улёгшись на спину, я посмотрела на Ревика, снова поддев его своим светом.

«Давай, — я сохраняла свои мысли нейтральными, почти деловитыми. — Как ты и сказал, это единственный способ. И я помогу. Обещаю».

Я почувствовала, как верхние уровни его света искрят от паники.

Ничего не отразилось на его лице или, наверное, в его нижних уровнях его света, когда он перебросил ногу через край ящика. Он сделал один шаг, затем опустился одним грациозным движением, улёгшись на спину рядом со мной.

Клянусь, я слышала его сердцебиение, даже лежа в полуметре от него.

— Готовы? — спросил Погро сверху.

— Просто закрой крышку, — твердо сказала я. — Сейчас же.

Ревик рядом со мной напрягся, словно всё его тело превратилось в камень. Я посмотрела на него, наблюдая, как его лицо скрывается в тени, когда они опустили над нами зеленовато-зеркальную крышку.

Ревик тут же схватил меня за руку.

— Бл*дь, — произнес он. — Бл*дь… Элли.

Я крепко стиснула его пальцы в ответ.

— Всё хорошо, — сказала я ему. — Эй. Всё хорошо. Ревик… сосредоточься на мне. Сосредоточься на моём голосе, ладно?

Он задышал тяжелее, пыхтя и глядя в потолок.

Я вообще не видела его своим физическим зрением, но достаточно чувствовала через связь между нами и почти могла вообразить, будто вижу его. Чувствуя панику, кружившую в его свете, я поймала себя на том, что радуюсь звукоизоляции ящика.

И всё же я почти видела, как он прикусывает язык, чтобы не нарушать тишину.

Повернувшись на бок, я начала гладить его по рукам и бокам. Я чувствовала, что его дыхание становится тяжёлым, сердце гулко колотится под моими пальцами. Его кожа покрылась лёгким слоем пота, сделавшись нехарактерно прохладной, почти липкой.

Я чувствовала, что мои прикосновения сбивают его с толку, завладевая его вниманием, отвлекая его.

Я осознала, что вообще не чувствую движения за пределами ящика.

— Амортизированный, — сказал Ревик, и его голос напоминал хрип. — Ящик должен быть амортизированным. То если, если они включат глушители, мы можем сколько угодно двигаться, но не сдвинем ящик, и нас не услышат, что бы мы тут ни делали…

Я перебила его, чувствуя, куда он ведет с этим всем.

— …То есть, если они нас уронят, мы не пострадаем, — сказала я с лёгким весельем в голосе. — Это успокаивает.

Он умолк, всё ещё глядя в темноту и тяжело дыша.

— Ревик, мы по-прежнему на лодке, — сказала я ему. — Мы в лодке. Они погрузят нас на баржу, помнишь? Затем они понесут нас. Мы наверняка этого не почувствуем. Мы наверняка ничего не почувствуем, пока они не откроют ящик на той стороне…

— Элли, — перебил он. — Это не помогает.

Я кивнула, сохраняя свой свет и голос спокойными.

— Ладно. А что поможет?

— Разговоры не помогают, — сказал он, как будто задыхаясь. Он протянул руки, дотронувшись ладонями до потолка ящика и ощупав гладкую поверхность. — Разговоры не помогают, Элли. Это вызывает стресс. Я стараюсь думать о другом…

— Ладно, — я схватила его за руку, найдя его запястье и опустив обратно. Переплетя наши пальцы, я прижала наши руки к его боку, подвинувшись ближе и гладя его живот другой рукой. — Хочешь, я помассирую тебе спину? — предложила я. — Ты мог бы перевернуться, и…

— Нет, — перебил он. — Нет, Элли.

Его другая рука теперь ощупывала бок ящика.

Я гадала, осознает ли он вообще, что делает.

— Эй, — я потянулась к его подбородку и повернула лицом к себе. — Эй, сосредоточься на мне. Сосредоточься на мне, хорошо? Забудь про дурацкий ящик.

Я чувствовала, как Ревик пытается, силится прислушаться ко мне. Сжав руки в кулаки, он слегка повернулся на бок, всё ещё дыша слишком тяжело, и закрыл глаза, пытаясь заблокировать любое осознание того, где он находится. Я чувствовала, как он пытается медитировать, опустошить свои мысли, считать вдохи, сосредоточиться на сердцебиении, на звуке моего дыхания.

Его ладонь нашла моё сердце. Он прижал ладонь к моей груди, стараясь почувствовать каждый удар.

Но я ощущала панику, гложущую его разум.

Она была слишком стремительной и не подчинялась разуму.

Она не подчинялась логике или какой-то внятной нити повествования, и уж тем более какому-либо подобию будничности. Я даже не чувствовала в нём много воспоминаний или сознательных травм, или даже образов, сопутствовавших страху.

Такое чувство, будто какая-то его часть просто покатилась под откос.

И чем дольше это продолжалось, тем сильнее нарастало напряжение, и вот уже его дыхание начало застревать в лёгких, а сердце заколотилось так быстро, что я забеспокоилась, как бы у него не случился сердечный приступ.

Когда я попыталась почувствовать его свет, в этом свете жило нечто почти биологическое.