Солнце

— 'Дори говорит, что ты защищала меня, — сказала она, крепче обхватив руками свои рёбра. — Он сказал, что ещё до того инцидента с Ревиком ты не давала другим навредить мне. Он сказал, что угодив к вам в плен, я ежедневно получала угрозы убийства. Он сказал, что другие видящие хотели насиловать меня, пытать, лишать еды. Он сказал, что ты не позволяла им. Он сказал, ты им запретила. Ты даже не разрешала забрать оттуда постель и одеяла.

Когда я не ответила, она крепче стиснула зубы.

— Я знаю, что ты защитила меня от Ревика, — сказала она. — Я была там. Я слышала.

Она прикусила губу, всё ещё глядя на меня.

— Почему, Эл? Почему ты не дала ему просто убить меня?

Отвернувшись, я снова постаралась сосредоточиться на окне, полностью заблокировать её — её свет, её голос, всё, что я слышала и чувствовала в ней.

Боковым зрением я видела, как она указала на мой живот.

Я также видела, как она вытерла глаза, и её голос стал сиплым.

— Я едва не убила тебя, — сказала она. — Я едва не убила тебя, Эл. Я оставила тебя там практически овощем…

Её голос надломился. Последовала пауза, во время которой я слышала лишь её дыхание.

— Почему? — спросила она. — Почему ты просто не убила меня, Эл?

Когда я не ответила, она помолчала и сглотнула.

— Я бы убила тебя, — сказала она тихо. — До того, как 'Дор начал работать со мной, я только об этом и могла думать. Я хотела вернуть Лили. Я хотела забрать её у тебя. Я бы в мгновение ока убила тебя, Эл. Тебя и Ревика.

Я не сводила взгляда с иллюминатора.

Я стискивала челюсти с такой силой, что это причиняло боль.

Тут появился разум Ревика.

«Эй, — послал он. — Детка, что происходит? Ты в порядке?»

Слегка оттолкнув от себя его свет, я покачала головой. «Я в норме. Правда, ничего страшного. Не волнуйся».

«Это не ощущается как ничего страшного».

Услышав тихий всхлип с другой стороны каюты, я повернула голову.

Я прикусила губу до крови, когда увидела, что Касс плачет. Стиснув руки под грудью, она сгорбилась, и по её лицу катились слёзы. Она вытерла щёки ладонью, глядя в иллюминатор со своей стороны. Я чувствовала, как от неё исходит боль, смешивающаяся с ненавистью к себе и таким осязаемым горем, что я невольно вздрогнула.

Каким-то образом мой взгляд вернулся к Фиграну.

Он снова улыбался мне как ненормальный.

Повторно окинув взглядом его абсурдное выражение лица, я мрачно покосилась на него.

Он заулыбался ещё шире.

— Ты любишь её, — восторженно протянул он нараспев. — Большие, тёплые, пушистые чувства. Розовые сердечки. Счастье-счастье. Рождественские елочки, красно-синие велики. Звёздочки Будды. Вот почему. Вот почему. Ты её любишь. Большие, счастливые, розовые сердечки…

Я прикусила губу до такой степени, что реально ощутила вкус крови.

Отвернувшись, я попыталась закрыть своё сердце. Я скрестила руки на груди, пытаясь опустошить своё сознание, но воспоминания всё равно скользнули на передний план.

Я помнила розовые сердечки.

Это было после того, как она в первый раз рассталась с Джеком. Я сделала это в попытке подбодрить её, рассмешить. Она всё повторяла, что больше никого не полюбит после Джека.

Так что я забила её шкафчик в раздевалке, её комнату и её машину сотнями розовых сердечек. Стеклянных сердечек, бумажных сердечек, из папье-маше, керамики, пластика, некоторые мой отец даже вырезал для неё из дерева.

Открыв шкафчик и обнаружив это всё, она рассмеялась. Она засмеялась ещё сильнее, увидев, что я сделала с её машиной. Но позвонив мне после возвращения домой, она плакала, увидев, что я пробралась в её комнату и сделала там, пропустив два первых урока.

Она сказала, что любит меня, и без меня давно уже была бы мертва.

Сердито вытерев слёзы, я резко встала на ноги.

Я не смотрела на них обоих, а прошла через каюту к носу лодки, мимо маленькой кухоньки и холодильника к двери в конце общего помещения. Потянувшись к ручке, я вошла в единственную спальню на лодке, которую отдали нам с Ревиком.

Я захлопнула за собой дверь и села на кровать.

Всё ещё вытирая слёзы, я уставилась на синее покрывало.

Звезду Будды я тоже помнила.

Звезда Будды была делом рук моей мамы.

Она пыталась сделать так, чтобы Касс почувствовала себя более желанной, частью нашей семьи. Моя мама ничего не знала о буддизме, но она любила Касс, а Касс воспитывали в буддизме. Так что моя мама купила на уличном рынке маленькую глиняную статуэтку Будды и приклеила её к звезде, которую мы надевали на верхушку нашей рождественской елки.

Увидев это, Касс тоже плакала. Кажется, тогда ей было семь или восемь лет.

Тогда буддизм ещё был для неё важен.

Думаю, с тех пор она позабыла некоторые ключевые догмы.

Снова вытерев слёзы, я прикусила губу, стараясь контролировать свой свет.

Часть меня хотела вернуться туда и ударить её кулаком по лицу. Часть меня хотела вернуться и наорать на неё, но я даже не знала, что хочу сказать.

Что толку от слов? Что слова вообще могли исправить сейчас?