Солнечный удар

– Ну вот, вспомнила, – тряхнула она головой и, приблизив своё лицо к его лицу и стиснув его голову руками, воззрилась ему в глаза, будто стараясь запечатлеть в памяти его черты. А затем раздельно, тщательно выговаривая каждое слово, произнесла: – Много женщин будет в твоей жизни, да… Но всякий раз, когда ты будешь обнимать и целовать кого-то из них, ты будешь вспоминать меня. И, забывшись, будешь называть их моим именем. И я в этот момент буду стоять у тебя перед глазами. И самые счастливые мгновения твоей жизни будут отравлены горечью этой утраты… памятью обо мне… И эта рана в твоей душе не затянется никогда…

Андрей, чувствуя, что теряет рассудок, со стоном откликнулся:

– Неужели ничего нельзя исправить? Неужели всё кончено для нас?

Она с суровым, непреклонным выражением покачала головой.

– Ничего. Всё кончено. Всё на свете преодолимо, кроме смерти. Её победить, обмануть, обойти нельзя. Она – единственная безусловная и бесспорная победительница в этом мире…

Тут выдержка снова изменила ей, и она, с силой прижав его голову к своей, заговорила сквозь рыдания, сотрясавшие её тонкое миниатюрное тело:

– Ах, какой бы мы были чудесной парой! Всем на заглядение… Но, видно, не судьба. Не судьба… Знать, поглядел на нас кто-то чёрным завистливым глазом…

Слова её были прерваны вновь донёсшимся со стороны реки глухим гортанным рычанием, на этот раз раздавшимся гораздо громче и отчётливее.

Оля метнула туда быстрый, полыхнувший лютой ненавистью взгляд, но, очевидно, вынужденная подчиниться незримому приказу, выпустила Андрея из своих объятий и, вскочив на ноги, вскинула руку и указала пальцем в темноту.

– А теперь уходи. Немедленно!

Он не двинулся с места. Продолжал сидеть на земле и, затаив дыхание, неподвижным, очумелым взглядом смотрел на неё.

– Уходи, я тебе говорю, – повторила она нетерпеливо. – Сейчас же! Чтобы через минуту духу твоего здесь не было.

И вновь он остался недвижен и безгласен и не сделал ни малейшей попытки выполнить её требование.

– Убирайся отсюда сию же секунду! – выйдя из себя, крикнула она и топнула ногой. – Беги во весь дух, если тебе жизнь дорога. Прочь!

Но и после этого он не пошевелился. По-видимому, жизнь не была ему дорога. Он будто не слышал или не понимал её, весь уйдя в созерцание её стройной грациозной фигуры, осиянной, точно воздушной диадемой, серебристым светом луны.

И вновь её вынужденная, показная суровость продолжалась недолго. Голос её дрогнул, слёзы хлынули из глаз, и она, бросившись к нему, обняв его и осыпая его лицо горячими поцелуями, залепетала:

– Уходи отсюда, Андрюшенька! Уходи, мой милый! Умоляю тебя… Послушайся меня, ради нашей любви… Сейчас же, немедленно, уходи… Иначе ты погибнешь. Он убьёт тебя!.. Уходи, Андрюша! Уходи, родной…

Услышал её Андрей или нет, трудно было понять. Он был бледен, безразличен, безжизнен, как труп. Казалось, все мысли и чувства, не так давно бурлившие и клокотавшие в нём, как в кипящем котле, умерли, сменившись полнейшим безучастием, отупением, апатией. С каменным, непроницаемым лицом он встал и медленной, нетвёрдой поступью пошёл прочь, ничего не видя перед собой из-за застилавшей глаза густой пелены.

Отойдя на десяток шагов, он остановился и повернул голову. Он хотел взглянуть на неё ещё раз. В последний раз.

Она стояла на прежнем месте. Чуть склонив голову набок и глядя ему вслед. Невыразимая тоска и бесконечная, неизречённая любовь светились в её глазах. Слёзы катились по щекам. Слабый ветерок колыхал пышные, отливавшие золотом волосы.

С неимоверным трудом оторвав от неё взгляд и чувствуя, как сердце заходится и едва трепещет в его стеснившейся груди, он повернулся и двинулся дальше по пути в никуда.

Отойдя ещё немного, он не выдержал и опять обернулся. Но уже не увидел её. Оли больше не было. Словно растворившись в облекавшем её лунном свете, она исчезла. Ушла в небытие. Вернулась на небо, откуда, будто по ошибке, ненадолго попала на землю.

Он повернулся и попытался двигаться дальше. Но в глазах у него окончательно потемнело, кровь бросилась в голову, сердце пронзила невыносимая боль, и, сделав ещё несколько слабеющих шагов, он упал на колени и ткнулся головой в траву.

Ему показалось, что он умер. И он был рад этому…

XI

Когда он начал приходить в себя, то долго отказывался верить в это. Возвращение к жизни, ставшей совершенно бессмысленной, ненужной, враждебной ему, ужасало его. Его состояние было похоже на состояние пытаемого, которого палачи снова и снова вздёргивают на дыбу. Жизнь, в которой не было больше её, была постыла, противна, омерзительна ему. Такая жизнь обещала быть долгой кромешной ночью, в которой он обречён был без цели и смысла, в тоске и отчаянии блуждать до конца дней своих, мечтая о смерти как об избавлении.