Солнечный удар

Подобно Димону, о котором он вспомнил лишь в эту минуту. И, вспомнив, почувствовал искреннее раскаяние. Ведь в гибели приятеля – а в том, что того уже нет в живых, у него не было никаких сомнений, – есть и его вина, и немалая. Если бы он не пригласил друга отправиться на речку, и не забрался вместе с ним в эти отдалённые безлюдные края, где, как выяснилось, творится какая-то чертовщина, и не предложил переночевать здесь, что оказалось ещё одним роковым решением в целой веренице прочих, – ничего из того, что произошло и продолжает происходить, не случилось бы. Димон остался бы на своей лавочке с книжкой в руках, а сейчас, скорее всего, спал бы мирным сном в своей постели. А вместо этого он спит вечным сном на диком, пустынном берегу, убитый вынырнувшим из речной глубины чёрным демоном или ещё чем-то, о чём Андрей даже помыслить был не в состоянии. И ведь Димон как чувствовал это, – недаром во время их последнего разговора он так яростно упрекал его, Андрея, за то, что он затеял всё это. И как в воду глядел: вот к чему привела невинная, казалась бы, идея покататься на лодке в жаркий летний день.

И, наконец, заслышав Олин зов и найдя в себе силы пойти на него, он бросил товарища умирать, не сделав даже попытки, пусть бы и неудачной, учитывая их состояние, увлечь его за собой. Он попросту забыл о погибавшем друге. Мысль о спутнике даже не пришла ему в голову. Все прочие соображения вытеснило тогда одно-единственное – о спасении собственной жизни, животный страх перед смертью, явившейся ему в чудовищном облике инфернального великана, подпёршего головой само небо и оттуда устремившего на него, окаменелого, едва дышавшего, уже почти бесчувственного, свой убийственный, сверкавший хищным торжеством взгляд.

Вспомнил только теперь. Когда сам остался один, брошенный, преданный забвению, никому не нужный. Когда сам пожелал смерти и пожалел, что не остался на гибельном берегу умирать вместе с приятелем под ликующим взором исчадия преисподней. Но поздно уже было жалеть. Ничего нельзя было вернуть. Всё случилось так, как случилось, и, очевидно, по-иному и быть не могло. Оставалось лишь, не ропща и не жалуясь, подчиниться неизбежности…

Его горестные размышления были прерваны какой-то вознёй, плеском воды и сдавленными криками, раздавшимися у него за спиной. Он нехотя обернулся, ожидая увидеть очередную нечисть, решившую снова позабавиться над ним. Но вместо этого в ровном голубовато-белесом свете луны, незадолго до этого наконец-то показавшейся на небе и одарившей землю своим холодноватым призрачным сиянием, заметил в нескольких метрах от себя барахтавшегося в вязкой болотной жиже человека, по пояс ушедшего в трясину и предпринимавшего отчаянные усилия, чтобы выбраться из неё. Он извивался всем телом, раскачивался, как маятник, туда-сюда, мотал головой и размахивал руками, точно пытаясь привлечь к своему бедственному положению чьё-то внимание. Однако его резкие, хаотичные движения приводили скорее к обратному результату: он медленно, но неуклонно погружался в топь всё глубже, и вскоре над поверхностью воды виднелись только его плечи, вздёрнутые руки и запрокинутая голова с испуганно вытаращенными глазами и раззявленным в истошном вопле ртом. И этот вопль был обращён не к кому-нибудь, а к нему, Андрею:

– Ну что ты, бля, стоишь смотришь?! Вытащи меня из этого дерьма! Я ж захлебнусь сейчас!

Андрей, благодаря лунному свету и до этого уже узнавший в утопавшем Димона, теперь убедился в этом окончательно. И, вынужденный оставить все возникшие у него при этом вопросы без ответа, он, не медля ни секунды, кинулся на выручку к погибавшему другу, которого один раз уже оставил без помощи, по сути, бросил умирать. Но тот каким-то удивительным образом воскрес и очутился здесь, вдали от берега, рядом с ним. Правда, похоже, лишь для того, чтобы увязнуть в болоте и вновь оказаться на краю гибели. «Но, может быть, это не случайно? Может, это затем, чтобы я мог исправить свою ошибку, загладить свою вину, искупить свой грех? И заслужить прощение?.. Только вот чьё?.. Её?» – лихорадочно, как в горячке, раздумывал Андрей, осторожно, тщательно выбирая участки посуше, стараясь не оступиться и вслед за товарищем не провалиться в глубину, сначала шагом, потом на коленях, затем практически ползком пробираясь к тому месту, где, ухудшая своё и без того критическое состояние, ворошился и ёрзал ошалевший от страха Димон, оглашавший окрестности душераздирающими призывными криками, как если бы кто-то ещё, кроме спешившего ему на помощь друга, мог спасти его.

Впрочем, спустя минуту-другую крики оборвались, сменившись глухими захлёбывающимися звуками и бульканьем. Димонова голова ушла под воду, и над её взбаламученной, пузырившейся поверхностью осталась лишь взметнувшаяся кверху в последнем безнадёжном усилии рука с растопыренными скрюченными пальцами.