Солнечный круг

По берегу густые заросли черемши (колбы), с большими листьями и толстым сочным стеблем. Пока Андрей Иванович рубил жерди, мы постарались запастись этим замечательным луком на всю дорогу.

Устройство подвязей заняло немного времени. Теперь борта лодки не только поднялись над водой, но и сама она стала устойчивой — хоть пляши.

Казыр!

И снова тайга показывает нам свои красоты. Горы то отступают от берега, то надвигаются оголенными скалами, по трещинам которых лепятся маленькие деревца да лежат широкие цветные листы бадана: зеленые, фиолетовые, оранжевые.

Андрей Иванович поет какую-то песенку. Может быть, он это делает, чтобы все мы были спокойны? Но и по команде я не могу уловить никакой тревоги.

— Отбей справа!

— Ударь слева!..

Ванька перекидывает весло и, нет-нет, поворачивается, чтобы посмотреть вперед.

Я его понимаю. По времени мы вот-вот должны подойти к Казыру. Как-то он нас встретит? Лодка идет у самого правого берега. Зачем это? На фарватере ведь куда быстрее движение.

Неожиданно оборвалась песня, и я увидел на правом берегу, среди нагромождений каменных валунов, несущиеся с кручи белопенные гривы. Это был Казыр.

Сквозь шум и рев воды я услышал резкий крик лоцмана:

— Руби справа!..

Ванька побледнел, и мне показалось, что он растерялся. Я хватаюсь обеими руками за весло и что было сил помогаю ему. Все происходит в какие-то ничтожные секунды. Белопенная грива налетела на нос лодки, повернула его, обдала нас брызгами.

— Нажми сильней! — доносится с кормы.

Мы выжимаем остатки своих сил, переламываем силу потока и, описав небольшую дугу, вылетаем на песчаный берег.

Мгновение все сидим молча. У Ваньки пот заливает глаза, и он вытирает лицо рукавом рубахи, я тоже достаю платок.

— Фу-у! — выдыхает Андрей Иванович. — Вот вам и Казыр…

Только теперь я разглядел все, чем страшен Казыр. Бешеный поток этой горной реки перерезает, почти останавливает течение Томи и с шумом, широким валом, налетает на крутые черные скалы левого берега. Под этой кручей нельзя пройти. Там вот и находят себе могилу неопытные пловцы.

Обрадованные благополучным исходом, мы выбираемся на берег, разминаем ноги, выплескиваем воду из лодки и снова плывем. Когда мы проплыли с десяток километров, лоцман вдруг крикнул:

— Ванька! Что же мы наделали? А рыбалка?

Я еще на плотбище слышал, что в устье Казыра редчайшая рыбная ловля. Один человек на удочку за день может поймать хариусов и ленков пять-шесть пудов. Борис Павлович даже завидовал мне:

— Уж там вы рыбки гребанете…

Андрей Иванович даже причалил к берегу. Но возвращаться было неразумно.

— Замстило, — оправдывался Ванька, — а рыбка-то пригодилась бы…

Постояли, погоревали и снова в путь. Лодка наша летит, как под парусами при сильном ветре. А тайга все раскрывает и раскрывает свои красоты. Хочется задержаться, вглядеться в этот изумительный зеленый мир, подняться хотя бы вон на ту плоскую гору, к широколапым приземистым кедрам и самому сбить десяток шишек, чтобы было чем заниматься в пути, а лодка летит и летит, и облюбованная тобою гора уплывает назад.

Всех занимает рыбалка: приближается вечер, и мы зорко всматриваемся в берега, выбираем место для ночевки. От неподвижного положения устали ноги, хочется размяться и… половить сторожких красавцев горных рек — хариусов.

Еще до заката солнца мы остановились в устье безымянной речушки, впадавшей справа в Томь. Берег здесь высокий, а обилие наносника обеспечивало нам тепло на всю ночь.

Вытащив лодку на берег, мы сейчас же принялись готовить удочки. Я раздал спутникам снасти и пока налаживал «обманку» — крючок с двумя петушиными перышками, Андрей Иванович, сидя на корме лодки, уже выкинул первого хариуса.

— Начало ужину положено, — говорит он, опуская хариуса в ведро с водой.

Я устраиваюсь рядом с ним между двух каменных валунов.

— Вы только не шумите, — говорит мне лоцман. — Рыба эта страсть чуткая…

Я знаю характер этой рыбы, осторожно заношу удочку и опускаю на воду. Быстрое течение подхватывает моего мотылька и несет вниз. Десятки раз я забрасываю свою снасть вперед и — безрезультатно. А Андрей Иванович все таскает и таскает хариусов.

Видя мои бесплодные усилия, он предлагает:

— Садитесь рядом со мной…

Я тихонько перебираюсь в лодку и спрашиваю:

— А вы на что ловите?

— На паута… Перед отъездом наловил… Привяжите крючок и берите паута. На «обманку» не пойдет, сытый, должно…

Минуту я смотрю, как он это делает. Живой паут, оказавшись на воде, часто-часто машет крылышками и привлекает рыбу. Хватка происходит мгновенно, и двухчетвертовый хариус переселяется из водоема в ведро.

Запасы паута у Андрея Ивановича значительные, и мы быстро наполнили хариусами большое ведро. Ваньке посчастливилось поймать трех ленков и десятка два хариусов; кое-что добыли и старики таежники — они не имели такой насадки, какая была у нас.

Вечером, после прекрасной ухи, мы долго сидели у костра, слушали голоса тайги, делились впечатлениями и незаметно, один за другим, уснули.

Утром мы снова ловили рыбу, и было трудно оторваться от этого интересного занятия. Андрей Иванович сердился.