Солнечный день

— Эй-гей-гей! Померла моя жи-и-инка, теперь я вдо-о-о-вец. Эй-гей-гей! Положили ей на гроб, эх, из можжевельника венец, эй-гей!

Он влепил мне слюнявый поцелуй.

— …Пью, эх, штейгер ко, пью! С горя-тоски!

Глаза его были мутны и полубезумны от двадцати кружек пива и полны врожденной цыганской тоски.

Бывают минуты, когда суровый авторитет штейгера летит ко всем чертям и сводится к одним лишь эмоциям.

— Что ж, — сказал я неуверенно, — по крайней мере есть причина.

Тогда Ройко еще спускался в забой. Только после получки день-два колобродил, но потом являлся на работу, приниженный и робкий, бледный до синевы от недосыпа.

— Все, штейгерко, больше не пью! Как хотите наказывайте, если упьюсь хоть один разок!

Ройко из вежливости старался говорить по-чешски, но произносил слова неправильно и коверкал на свой лад.

Дела его шли все хуже, и он неудержимо катился вниз. Продал мебель. Телевизор, приемник и проигрыватель спустил за гроши. А потом и квартиру тоже. Собрав рваный портфель, он перебрался в общежитие, которое частенько становится последним прибежищем для опустившихся. Ройко пропьянствовал весь свой отпуск, и теперь, из-за прогулов, все явственнее назревал вызов в районную прокуратуру.

Сейчас Ройко Боды стоял передо мной и протягивал мне руки с трауром под ногтями. Они и вправду тряслись.

Я был не только его начальником, но и членом заводского комитета. Ройко всегда относился ко мне с доверием. Даже Королева Элишка говорит, что с виду я человек солидный.

И вот теперь, совсем потеряв голову, Ройко пришел ко мне советоваться.

— Входи, Ройко, — сказал я.

Я мог себе это позволить: Королева Элишка еще не вернулась, она гуляла с малышкой, а Элишка-младшая была в школе. В такие минуты хозяином в доме становлюсь я. Я вовсе не хочу сказать, что Королева Элишка воротит от кого-нибудь нос. У меня на шахте есть всякие знакомые. Как-то раз, когда мы с Элишкой сидели в загородном ресторане «На выровне», ко мне решительно подошел бывший горе-шахтер с Болденки, по прозвищу «Кустик». Он совсем опустился. Не работал, ночевал на терриконе в угольной вагонетке, повернутой в сторону от северного ветра, и внешность его соответствовала образу жизни. В надежде на кружку дешевого пива он, согласно правилам хорошего тона, подал руку сначала жене, а потом мне. Королева Элишка непринужденно с ним беседовала, но под столом незаметно и старательно вытерла руку после неприятного прикосновения. В ней всегда жила чистоплотность медицинской сестры. Элишка никак не могла узнать в нем того элегантного джентльмена, которого не так давно угощала праздничным обедом за своим собственным столом. Но об этом позже.

Королевой Элишку прозвал мой покойный отец, и отнюдь не с презрением. В Элишке есть нечто саркастически-возвышенное, и с годами это нечто все явственней дает себя знать. Ежедневное соприкосновение с человеческими страданиями, говоря поэтично, очистило ей душу. Уж не знаю, как она обнаружила у отца неприятную шахтерскую болезнь, которую большая часть горняков приобретает из-за того, что сидят они на холодном трубопроводе. Навряд ли отец советовался с ней по столь деликатному поводу. Он маялся годами, но ни слова никому не говорил. И вдруг по ее королевскому повелению оказался в больнице под ножом хирурга, профессора Малека. До самой смерти отец был благодарен Королеве Элишке.

— Жизнь с ней, сынок, у тебя будет трудная, — говаривал он — и ухмылялся при этом так, что брало сомнение, о чем это он.

Ройко в нашей кооперативной загарнитуренной квартире выглядел достаточно экзотично. Королева Элишка наверняка с трудом превозмогла бы желание сунуть его в ванну и дать отмокнуть. Он смущенно топтался в дверях, миндалевидными и скорбными, словно у затравленного оленя, глазами робко окидывал стены с развешанными картинками и потирал вспотевшие ладони.

— Ну так что? Как делишки? — начал я разговор известной шахтерской формулой. — Есть хочешь?

— Не могу кушать, — ответил Ройко сдавленным голосом.

— Садись, — предложил я, пользуясь своим положением и отсутствием Королевы Элишки.

Мне пришлось силой усадить его в креслице.

— Слушай, что я скажу, — заявил я менторским тоном. — По хорошей же дорожке тебя понесло. Куда ты катишься, думаю, тебе самому понятно. На сегодняшний день тебе лучше всего обратиться к врачу. Нужно, чтобы тебя посмотрели специалисты и отправили на лечение. Как быть с прогулами, потом что-нибудь придумаем. Главное для тебя — перестать надираться. В больнице отдохнешь, тебе посоветуют, как жить дальше, и начнешь все по новой. Я имею в виду, естественно, не пьянство. По статистике вдовцами остаются шестьдесят мужчин из ста, — придумал я на ходу, — если бы каждый рыдал и пил, не хватило бы пива всех пивоварен, вместе взятых. Завтра явишься и покажешь направление на лечение. А теперь — давай двигай!

У меня создалось впечатление, и это подтвердилось, что Ройко ждет от меня решения, более того — приказа. Все, и точка!

Назавтра Ройко действительно ко мне явился и принес запечатанный конверт, где лежало направление на лечение от алкоголизма.