Солнечная

Но в целом это было несчастное время. Все началось невинно, со щелчка мышью в ответ на предложение возглавить правительственную программу по пропаганде физики в школах и университетах, с тем чтобы привлечь в эту область больше выпускников и преподавателей, осветив ее достижения и представив физиков интеллектуальными героями. В этот период он был занят как никогда и легко мог отказаться. В Импириал-колледже у него работала над искусственным фотосинтезом группа из пятнадцати человек; он еще числился в Центре, но только получал там зарплату. Важно было не подпустить к его новому делу Джока Брейби. Биэрд создал собственную компанию, он приобретал патенты на некоторые каталитические процессы и нашел пробивного Тоби Хаммера, жилистого бывшего пьяницу, посредника и делягу, знающего подход к университетским бюрократам, законодателям штатов и венчурным компаниям. Биэрд и Хаммер искали солнечное место для своей установки, сначала в ливийской Сахаре, потом в Египте, потом в Аризоне, в Неваде и в конце концов остановились на приемлемом компромиссе – Нью-Мексико. Биэрд был увлечен новой задачей и отказался от многих прежних синекур. Но это приглашение пришло из Института физики, и его отвергнуть было трудно.

И вот открылось первое заседание его комиссии в аудитории Импириал-колледжа. Коллегами его были три профессора физики из Ньюкасла, Манчестера и Кембриджа, два учителя старших классов из Эдинбурга и Лондона, два директора школы из Белфаста и Кардиффа и профессор науковедения из Оксфорда. Биэрд попросил участников представиться и вкратце рассказать о своем образовании и работе. Это было ошибкой. Профессоры физики говорили слишком долго. Они были высокого мнения о своих трудах и обладали сильным соревновательным инстинктом. Если первый стал рассказывать подробно, то второй и третий решили не отставать.

Речь профессора науковедения раздражала его не только из-за устоявшихся привычек – сам предмет был для него новостью. Она говорила последней и представилась как Нэнси Темпл. Лицо у нее было круглое и не то чтобы красивое, но приятное и открытое с хорошим детским очерком щеки от скулы до подбородка. Он подумал, что не вредно было бы пригласить ее поужинать. Профессор начала с того, что она здесь единственная женщина и комиссия олицетворяет собой как раз одну из тех проблем, которыми, возможно, захочет заняться. Присутствующие, включая Биэрда, который и пригласил их всех, кроме Нэнси Темпл, поддержали ее дружным ропотом. В голосе ее была убаюкивающая ольстерская напевность. Она сообщила, что выросла в благополучном пригороде Белфаста и окончила Королевский университет, где изучала социальную антропологию.

Она сказала, что проще всего объяснить ее предмет на примере ее последнего проекта – четырехмесячного всестороннего изучения работы генетической лаборатории в Глазго, задачей которой было выделить и описать ген льва Трим-5 и его функцию. Ее же цель заключалась в том, чтобы продемонстрировать, что этот ген, как и любой другой, в конечном счете есть социальный конструкт. Без разнообразных «текстуализирующих» инструментов – однофотонного люминометра, проточного цитометра, иммунофлуоресценции и так далее – о существовании гена говорить невозможно. Эти инструменты дороги, обучение работе с ними дорого, и потому они насыщены социальным значением. Ген не является объективной сущностью, всего лишь дожидающейся, когда ее раскроют ученые. Он является исключительно продуктом их деятельности – их гипотез, их изобретательности, их инструментария, без которого его нельзя обнаружить. И когда он описан в терминах его так называемых пар оснований и его вероятной роли, это описание, этот текст обладает смыслом и обретает реальное наполнение в ограниченном сообществе генетиков, которые могут о нем прочесть. Вне этого сообщества Трим-5 не существует.

Эти рассуждения Биэрд и физики из школ и университетов слушали в замешательстве. Из вежливости они не переглядывались. Они держались традиционной точки зрения, что мир со всеми его тайнами существует независимо от нас, ожидая описания и объяснения, что не мешает наблюдателю оставлять отпечатки пальцев на всей области наблюдений. До Биэрда доносились слухи, что на гуманитарных факультетах имеют хождение странные идеи. Говорили, что студентам-гуманитариям внушают, будто наука – всего лишь система верований, не более и не менее истинная, чем религия или астрология. Он всегда подозревал, что это поклеп на коллег, приближенных к искусствам, насмешка. Ведь результаты сами за себя говорят. Кто пойдет прививаться вакциной, сделанной священником?

Когда Нэнси Темпл закончила, Ньюкасл и Кембридж заговорили одновременно, скорее с удивлением, чем с гневом. «Как быть тогда с хореей Хантингтона?» – сказал один, а другой спросил: «По-вашему, в самом деле то, чего вы не знаете, не существует?»

Биэрд как истинный рыцарь счел своим долгом заступиться за нее, но профессор Темпл терпеливо ответила сама.