Солнечная палитра

Василий Дмитриевич мечтал, как они вчетвером поедут в Грецию и на холме Акрополя, близ развалин Дельф и Микен, у подошв овеянных легендами гор Олимпа и Парнаса, будут писать этюды для панно.

Но тут что-то застопорилось с выдачей денег из московской конторы мальцевских заводов. Поленов не дождался разрешения вопроса и в июне 1911 года вместе со своим молодым другом Л. В. Кандауровым выехал на собственные средства за границу. Путешественники побывали во Франции, Испании, Италии, а затем пароходом направились в Афины.

В третий раз посчастливилось Василию Дмитриевичу увидеть ту страну, которую всю жизнь он так любил. Не обращая внимания на палящее солнце, он без устали ходил со своим багажом художника по раскаленным крутым склонам холмов Эллады и вдохновенно писал этюды пейзажей и развалин древних храмов.

Вернувшись в Москву, он узнал, что Коровин и Головин так и не поехали в Грецию, потому что контора мальцевских заводов отказалась заключить с ними договор.

Что же, собственно, произошло?

Под большим секретом профессор Цветаев разъяснил: оказывается, кто-то шепнул всемогущему Юрию Степановичу, что, дескать, Коровин и Головин декаденты.

Серов отправился в Грецию раньше Поленова, и также на собственные средства. Узнав по возвращении обо всей этой истории, он не стал работать для музея, но зато результатом его поездки явились замечательные картины «Похищение Европы», «Царевна Навзикая» и множество этюдов.

Василий Дмитриевич был кровно оскорблен за своих бывших учеников — они же высокоталантливые художники и нет в их полотнах вывертов декадентов. С большой неохотой он написал восемь панно видов Греции, которые получились какими-то бледными и неинтересными, а от других работ для музея отказался.

Впоследствии его собеседники не раз слышали горькие слова художника о непродуманном оформлении греческого зала. Подлинный Парфенон ведь высится на холме, зритель его видит снизу, а строители музея поместили гипсовую копию части портика храма очень низко, словно в колодец посадили. И наоборот, в Акрополе к знаменитым кариатидам можно подойти вплотную, а в музее они почему-то вознесены под самый потолок.

Выражая свое возмущение, Василий Дмитриевич, случалось, добавлял, что и колонны из желтого мрамора, стоившие Нечаеву-Мальцеву миллион рублей, поставлены в вестибюле так, что их ниоткуда не видно. А о своих панно с видами Эллады художник не любил говорить.

29. Народный дом

Когда я им рассказывал о том, что сам видел, они плохо верили мне, но все любили страшные сказки, запутанные истории, даже пожилые люди явно предпочитали выдумки правде. Я хорошо видел, что чем более невероятны события, чем больше в рассказе фантазии, тем внимательнее слушают меня люди. Вообще действительность не занимала их, и все мечтательно заглядывали в будущее, не желая видеть бедности и уродства настоящего…

М. Горький. «В людях»

В этой главе автору хочется немного рассказать о себе.

В 1917 году мне было восемь лет. Жили мы тогда огромной семьей — дедушка, бабушка, мои дядья и тетки, множество двоюродных братьев и сестер — в Москве, в Георгиевском (ныне Вспольном) переулке.

Однажды бабушка, Софья Николаевна Голицына, позвала меня и двух моих двоюродных братьев и сказала нам:

— Мальчики, сегодня вечером мы едем в театр. Собирайтесь.

Такое счастье не мечталось, не снилось — попасть в настоящий театр!

И вот мы мчимся на извозчике через Кудринскую площадь, по Пресне, по Грузинской на Медынку^[16]. Сани прыгают и раскатываются по ухабам. На повороте улицы большой, ярко освещенный дом. Это и есть театр — Народный дом имени В. Д. Поленова. Извозчик останавливается, мы входим внутрь.

Я хорошо помню тот необыкновенной красоты спектакль — «Анна Бретонская», который довелось нам тогда увидеть: декорации — то причудливый замок с зубчатыми стенами и с башнями, то залы под сводами; по сцене ходят, размахивая мечами, рыцари в латах, двигаются дамы в пышных и ярких платьях. Но всех прекраснее девочка с золотистыми распущенными волосами — тринадцатилетняя королева Франции Анна, которая тайком выходит из своего замка и посещает хижины бедняков…

В антракте к бабушке подошел высокий, представительный старик с необычайно густыми бровями и поцеловал ей руку. Это был сам Василий Дмитриевич.

* * *

Надо сказать, что моя семья и семья Поленовых были знакомы с давних времен.

Еще в 1886 году бабушке захотелось иметь свой портрет. Но денег у нее было маловато, и она попросила Василия Дмитриевича порекомендовать ей молодого, талантливого, ну и дешевого художника.

Поленов привез к ней своего ученика Коровина, который за два месяца закончил портрет.