Читаем Солнечная палитра полностью

Наконец ему удалось закончить свою знаменитую «Золотую осень».

В этой одной из его лучших картин светится подлинное солнце; здесь словно играет целый оркестр оранжевых, ярко-желтых, нежно-голубых, темно-зеленых красок. Они то переливаются, то затихают, то вновь вызванивают мелодию.

Василий Дмитриевич, глядя на окружавшие его прозрачные осенние краски, любил повторять пушкинские слова:

В багрец и в золото одетые леса…

И он сумел увидеть, поймать и перенести на полотно все богатство красок осени.

На переднем плане картины: светло-зеленая лужайка с темными кустиками можжевельника, далее золотые, кое-где зеленоватые, порыжелые или оранжевые березы; налево раскинула свои темные ветви старая сосна. Направо по склону горы золотые краски березового леса, постепенно сливаясь и светлея, точно смотрятся в голубую тихую гладь холодной Оки. Двумя белыми платочками светится на горе маленькая бёховская церковка с приземистой колокольней. А на том берегу прозрачные бескрайние лесные дали переходят у горизонта в нежно-голубое небо.

Величественный, незабываемый вид. Последние теплые дни запечатлел художник; кажется, один-другой порыв ветра — и полетят золотым дождем березовые листья, придет на смену лиловая осень. Смутное, тревожное ожидание непогоды ощущается в картине…

* * *

Казалось бы, все теперь было у Василия Дмитриевича: дружная семья, дом среди великолепной природы…

И пойдет художник с палитрой на Оку-красавицу, спустится в живописную лесную долину маленькой речки Скнижки, заберется в старый Деляновский лес. Принесет он этюды в мастерскую и начнет создавать вдохновенной кистью один за другим пейзажи своей родины, столь же талантливые, как «Ранний снег», как «Золотая осень»…

На природу художник иногда выходил — не выдерживал в мастерской; писал с натуры маленькие этюды, но от больших, монументальных картин-пейзажей отказался.

Осенью 1894 года, когда позолотились березы на берегу Оки, Поленов неожиданно для самых близких друзей, покинул свой дом на Оке, покинул Россию и уехал с семьей в Италию, в Рим. Он считал, что только там сможет найти подходящих натурщиков для новой, давно уже задуманной им картины из жизни Христа «Среди учителей». А дом на Оке почти на целый год остался заколоченным.

<p>26. Христос и действительность</p>

Промучившись много лет без мастерской, я наконец… устроил себе таковую и теперь получил возможность отдаться вполне охватившему меня художественному замыслу…

Из письма В. Д. Поленова в Академию художеств

Возвращение мужа к евангельской теме не удивило Наталью Васильевну. Он всегда делился с ней своими размышлениями о религии, она одна знала все его сокровенные думы. Написать серию картин на сюжеты из жизни Христа было его давнишним желанием. «Евангельским кругом» называл Василий Дмитриевич для себя эту задуманную им серию, которая началась еще картиной «Христос и грешница».

Наталья Васильевна всячески поддерживала в нем творческие замыслы, связанные с этой темой. Но она оставалась равнодушной к его пейзажам, считая их его временным увлечением. Ей казалось: увидел он красоту какого-нибудь уголка природы — и увлекся этой красотой, увидел Оку — и Ока на время захватила его. А главное в его творчестве, думала она, всегда остается и должен остаться Христос.

* * *

Картина «Среди учителей». Хорошенький мальчик в длинной белой одежде сидит на корточках на ковре, расстеленном в притворе храма. У него тонкое серьезное лицо, задумчивые темные глаза. Это юный Христос. Вокруг разместились мудрецы — учителя. Видимо, необыкновенный мальчик задал им совсем не детский вопрос. Они углубились в свои думы и не знают, что ответить.

Покой, тишина. Как и в картине «Христос и грешница», умело расположены фигуры. Полосы и пятна солнечного света и теней переливаются на пестрых складчатых одеждах людей, на стенах и на полу храма. Чарующе красив дальний пейзаж, синеющий направо в просветах между темных колонн. А лица сидящих людей точно окаменели. И зритель, взглянув на картину, может быть, обратит внимание на тщательно вырисованные детали архитектуры храма, на искусно поданную игру светотеней — и отойдет к тем исполненным прелести и очарования пейзажам, которые занимают другую стену маленького поленовского зала Третьяковской галереи — к «Московскому дворику», «Заросшему пруду», «Бабушкину саду» или к этюдам путешествия по Ближнему Востоку.

Другая картина — «Мечты».

Василий Дмитриевич писал ее в своей мастерской в доме на Оке. Наталья Васильевна оберегала его покой от гостей, не позволяла детям играть и бегать поблизости. Никто не смел заходить к нему, только она сама изредка осторожно приоткрывала дверь мастерской и останавливалась у порога.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология