Солнечная палитра

Еще до посещения Крамского Василий Дмитриевич начал сомневаться — является ли историческая живопись его стихией. Мысли его все больше и больше склонялись к пейзажу.

«Я за границей больше не останусь. Пользу, однако, она мне принесла во многих отношениях, а главное, в том, — писал он семье, — что все, что до сих пор я делал, не то, все это надо бросить и начать снова-здорово. Тут я пробовал и перепробовал все роды живописи: историческую, жанр, пейзаж, марину, портрет головы, образа животных, nature morte^[4] и т. д., и пришел к заключению, что мой талант всего ближе к пейзажному, бытовому жанру, которым я и займусь».

Поленова неудержимо потянуло в Россию. Он писал в Академию художеств:

«Никто более меня не желает вернуться на родину, чтобы моим трудом доказать на деле мою горячую любовь к ней и искреннее желание быть, насколько могу, ей полезным…»

Так же, как и Репину, ему удалось получить от Академии художеств разрешение на выезд. После четырех лет пребывания за границей он досрочно прервал свою командировку и в июле 1876 года покинул Францию. Репин выехал еще раньше его. Васнецов остался в Париже на попечении у поселившегося там Крамского. Часть денег на поездку Илья Ефимович получил от Поленова. После продажи Третьякову картины «Право господина» Василий Дмитриевич чувствовал себя богачом и мог помочь другу.

9. В поисках «неведомых коробочек»

Трудная вещь искусство, иногда до поту доходит, а казалось бы, что работа не тяжелая, сиди себе да кисточкой помазывай…

Из письма В. Д. Поленова — Ф. В. Чижову

Вернувшись из Парижа на родину, Василий Дмитриевич приехал к семье в Петербург. Родные встретили с недоумением его намерение устроиться в Москве. Почему? С какой стати? Ведь у них налажена петербургская жизнь, а в Москве надо заводить новые знакомства, новые связи. Василий Дмитриевич заколебался, тем более что и Репин вместо Москвы устроился как будто надолго у себя на родине в Чугуеве. Родители настойчиво звали сына пока до осени уехать в Имоченцы.

И Василий Дмитриевич ухватился за это. Да, конечно, на лето он уединится в своих любимых олонецких краях, где раньше жилось ему так привольно и работалось так радостно… Ну, а потом видно будет!

«Все, что я раньше делал, было не то: надо начинать снова-здорово». Так писал он матери, так мысленно повторял самому себе, стоя на палубе ладожского парохода.

Приехав в Имоченцы, он опять, как и в прежние годы, окружил себя детворой. И, конечно, писал пейзажи. Его опять захватила знакомая и любимая красота дремучих имоченских лесов, зеленых берегов тихоструйной Ояти.

Не в Петербурге, а здесь, в олонецкой глуши, среди озорников мальчишек, возле высоких резных изб, на вершинах холмов, откуда открывалось лесное бескрайнее море, предстала перед ним любимая Россия — Родина.

Его издавна волновала тема бесправия женщины. На эту тему были им написаны «Право господина», «Арест гугенотки» и другие картины.

И в Имоченцах Поленов видел немало зла и несправедливости по отношению к женщине. Он знал: по всей Российской империи измываются над женщиной, не считают ее за человека.

Судьба одной такой обманутой девушки, приехавшей из Петербурга в свою деревню, возмутила его, и он начал писать картину «Семейное горе».

Горница в крестьянской избе, две девушки; очевидно, сестры. Слева стоит, прислонившись к печке, младшая; старшая с ребенком на руках тяжело опустилась на скамью. Видно, она только что вернулась в родной дом и еще ничего не сказала, но безмолвное горе понятно: кто-то в городе ее обесчестил и бросил. Какая участь теперь ожидает обманутую?

Чтобы подчеркнуть отчаянное положение девушки, Поленов дал всю картину в непривычных для него темных тонах; фигуры остались в тени, нехитрая деревенская утварь едва различалась в этой темноте.

И только за окошком сиял чуть намеченный светлый, солнечный голубовато-зеленый пейзаж. На фоне окружающей темноты это маленькое квадратное окошко казалось далекой надеждой.

Однако Поленов не кончил картины. Жанровая манера была чужда и непривычна ему.

Как раз в это время на Балканском полуострове разразились крупные политические события: порабощенная Сербия подняла знамя восстания против турецких захватчиков.

Вся передовая русская интеллигенция горячо сочувствовала братьям славянам. Это широкое общественное движение захватило и стоящего на распутье Поленова. Не раздумывая долго, отставил он мольберт с картиной «Семейное горе» и поехал в Сербию добровольцем.

На фронте ему пришлось делать наброски для журнала «Пчела». Он сочувствовал идеям освободительной войны, но его убеждениям были противны «сюжеты человеческого изуродования», поэтому он посылал в журнал или видовые рисунки, или зарисовки каких-либо мирных бытовых сценок.