Солярис. Возвращение со звезд.

Он замолчал. Его усмешка перешла в гримасу, почти бессмысленную. С минуту он тяжело дышал, сжимая обеими руками край стола. Я смотрел на него, словно видел его впервые,— подумал, он же уже старый. Это открытие потрясло меня. Такое мне никогда не приходило в голову, будто он вообще был без возраста.

— Турбер,— тихо проговорил я,— послушай... но ведь это... это прощальное слово над могилой тех — беспокойных. Таких уже нет. И больше не будет. Ведь... однако... побеждает Старк.

Он приоткрыл рот, показались кончики плоских желтых зубов.

— Брегг, дай слово, что никому не скажешь то, что сейчас от меня услышишь.

Я колебался.

— Никому,— подчеркнул он.

— Хорошо.

Турбер встал, взял в углу рулон бумаги и вернулся с ним к письменному столу.

Он развернул рулон. Я увидел красную, словно начертанную кровью, распластанную рыбу.

— Турбер!

— Да,— спокойно ответил он, скатывая рулон.

— Новая экспедиция?

— Да,— повторил он, ставя рулон в угол, как оружие.

— Когда? Куда?

— Не скоро. До Центра.

— Туманность Стрельца...— прошептал я.

— Да. Приготовления затянутся. Но благодаря анабиозу...

Он продолжал говорить, но до меня доходили только отдельные слова: «полет в петле», «безгравитационная акселерация», а возбуждение, которое охватило меня, когда я увидел начертанный конструкторами силуэт огромной ракеты, сменилось неожиданной апатией, и я вяло, будто сквозь сгущающийся туман, рассматривал свои руки, лежащие на коленях. Турбер замолчал, поглядел на меня исподлобья, подошел к письменному столу и стал складывать папки с бумагами, словно желая дать мне время осознать невероятное известие. Я должен был забросать его вопросами — кто из нас, старых, полетит, сколько будет продолжаться экспедиция, какие у нее цели, но не спросил ни о чем. Даже о том, почему это держится в секрете. Я посмотрел на его погрубевшие огромные руки, на которых прошедшие годы оставили больше следов, чем на лице, и ощутил что-то вроде тупого злорадства — он тоже, наверное, не полетит. Я не доживу до их возвращения, даже если побью рекорд Мафусаила, подумал я. Все равно это не имеет уже никакого значения. Я встал. Турбер шелестел бумагами.

— Брегг,— проговорил он, не поднимая глаз,— я еще должен немного поработать; если хочешь, мы можем вместе поужинать. Переночевать ты можешь в дортуаре, он сейчас пуст.

Я буркнул «хорошо» и направился к двери. Турбер работал, словно я уже ушел. Я постоял немного у порога и вышел. Какое-то время я даже не понимал, где нахожусь, потом до меня дошел звучный равномерный стук — отзвук собственных шагов. Я приостановился. Я находился посередине длинного коридора между двумя рядами одинаковых дверей. Эхо шагов раздавалось по-прежнему. Кажется? Кто-то идет за мной? Я обернулся и заметил исчезающую в дальних дверях высокую фигуру. Это длилось какое-то мгновение, я не разглядел человека, а увидел только само движение и закрывающуюся дверь. Я не знал, что мне делать. Дальше идти не имело смысла — коридор заканчивался тупиком. Я повернул, прошел мимо огромного окна; над черным массивом парка серебрилось зарево города; я снова остановился у дверей с карточкой «Здесь, Брегг», за которыми работал Турбер. Мне уже не хотелось его видеть. Мне нечего было сказать — ему тоже. Вообще, зачем я сюда приехал? Вдруг я вспомнил зачем и удивился. Следовало войти и спросить про Олафа, но не сейчас. Не в эту минуту. У меня были силы, я чувствовал себя хорошо, но со мной происходило что-то, чего я не понимал. Я направился к лестнице. Напротив нее находилась последняя в ряду дверь, за которой только что исчез неизвестный. Я вспомнил, что заглядывал в эту комнату в самом начале, когда вошел в здание и искал Турбера; узнал кривую полосу ободранной краски. Комната была пуста. Что искал там вошедший человек?

Уверенный, что он ничего не искал, а только хотел от меня спрятаться, я долго стоял в нерешительности напротив лестницы, залитой белым неподвижным светом. Медленно-медленно я повернулся. Меня охватило непонятное беспокойство, даже не беспокойство — я ничего не боялся, а чувствовал себя как после анестезирующего укола; сосредоточенно, спокойно я сделал два шага, напряг слух, закрыл глаза, и тогда мне показалось, что я слышу за дверью дыхание. Невероятно. Теперь пойду, решил я, но не мог — слишком много внимания я уделил этой дурацкой двери, чтобы просто так уйти. Я открыл дверь и заглянул в комнату. Под небольшой лампой посередине пустой комнаты стоял Олаф. Он был в своем старом свитере с подвернутыми рукавами, словно только что бросил инструменты.

Мы смотрели друг на друга. Я упорно молчал, Олаф понимал, что я не произнесу ни слова, и начал первый:

— Как дела, Гэл...

Его голос звучал неуверенно.