Я закурил, надеясь, что меня не видно. Немного раздражало, что нельзя уйти, словно в ловушке. И скучно. Не более того.
Эндрю вышел из спальни, засовывая телефон в задний карман. Не сразу меня увидел, но оглянулся, выпятил подбородок и направился прямо ко мне.
– Пол! – начал он, усаживаясь на скамье. – Привет! Я думал, ты уехал с Элис.
– Видимо, она единственная, кому разрешено покидать дом.
Он медленно опустил и поднял голову – осторожный кивок.
– Х-м… Скучно, понимаю. Есть вещи, от которых так просто не избавишься.
– Не знаю, почему он опять хочет поговорить со мной об изнасиловании этой бедолаги.
– К сожалению, оно произошло в ночь твоего прибытия в Стефанос.
– Совпадение.
– Заметь, – рассмеялся он, – я не сказал «в ночь твоего прибытия на Пирос»…
– Небольшое недоразумение, – отозвался я с опаской. – И я это Гаврасу разъясню.
Он смахнул с шортов невидимую грязь.
– Конечно, недоразумение, но Гаврас, видишь ли, может связать одно с другим. Такие уж они, эти полицейские…
– К счастью, тот вечер я провел дома. Меня и близко к Стефаносу не было. У меня алиби, со мной была Элис.
– По-моему, Гаврас как раз упирает на то, что алиби у тебя нет? – Он произнес это с характерной для его детей восходящей интонацией, которая превращала утверждение в вопрос. – Главная же загвоздка, что, как ни досадно, вы не были вместе… Она была со мной.
Я перевернул пачку, вытащил еще одну сигарету, но не закурил, а покатал меж пальцев.
– Да, – произнес я осторожно. – Знаю. Вы двое забирали Луиса из клуба гораздо позже, чем кто-либо… – Я слегка пожал плечами – …прости, чем Гаврас подозревает. Я надеюсь, он закроет этот вопрос, потому что мне совсем не хочется вдаваться в подробности.
– Да, – он помедлил, поглаживая резное дерево скамьи между нами. – Думаю, ему не за чем знать, что Луис был в поселке, верно?
– Я и не хочу рассказывать, но скажу, если придется. И я уверен, Элис сделает то же самое, если поймет, что у меня неприятности. Она меня любит. И поддержит.
Он наклонил голову.
– Поддержит тебя в ущерб сыну? Вряд ли.
У меня похолодело внутри.
– Я не говорю, что он насильник, но, по-моему, его надо заставить сказать правду. Уверен, что Элис – того же мнения. Не понимаю, почему ты ее отговариваешь!
– Нет, Пол. Никто не заставит Луиса ничего делать. Будь реалистом. Элис пойдет на что угодно, чтобы защитить сына, и, при данных обстотельствах, я тоже.
– Как же правда? Наплевать?
– Правда – странная штука, Пол. Любая правда субъективна. На каждом своя ответственность. Разве мы не слышали, как ты предположил, что Луису нужна половая жизнь? Или ты думаешь, что ребята ему не передали? И разве ты не назвал тех полуголых девушек шалавами? Или малолетками? Забыл точное слово.
– Но если есть хоть малейшее подозрение, что изнасиловал Луис?
– И опять – термин субъективен. Взять хотя бы Флорри…
Тон его был таким будничным и спокойным – никогда не заподозришь, что за словами скрываются какие-то чувства.
– Мою сестру… Ты сделал определенные предположения. И она тебе отдалась, потому что думала, что влюблена.
– «Предположения»? Ты о чем?
– Ну знаешь… Что она была более опытной, что она «хотела», что спала с кем ни попадя…
– Я не…
– Да, Пол! Она была девственницей, и это много для нее значило! Сделай одолжение, даже не притворяйся, что тебя это хоть сколько-то волновало…
Меня словно положили на обе лопатки. Сдавило грудь. Стало трудно дышать.
– Прости, – сказал я, не в силах встретиться с ним взглядом.
Попытался зажечь сигарету.
– Учитывая твое к ней безразличие, это тоже можно считать изнасилованием. Ты ни на секунду не задумался, какую травму ей наносишь.
Я поднес сигарету к губам, но никак не мог закурить.
– Прости, – повторил я. – Я не сознавал…
– Нет, не сознавал.
От его смеряющего взгляда у меня мороз продрал по коже.
– Она тебя любила, – добавил он спустя мгновение. – Вот в чем суть.
– Если бы я только знал…
– Что? Что так любила? Или что может наложить на себя руки?
Он испустил смешок, в котором не было ни капли веселости.
Я наконец закурил.
– Это была ошибка!
– Да. Мы все совершаем ошибки. И иногда приходится смириться с их последствиями.