Солги ей

Для первого шага важно одно – обездвижить Чудика. Так что остальные вещи могут подождать здесь.

Я на дюйм приоткрываю дверь. В жилой зоне темно. Похоже Адам начал работать в студии еще до заката и не позаботился включить в ней свет.

Ветер на улице усиливается; он яростно атакует убогие стены и дребезжит оконными стеклами. Кисть скользит по холсту. Материя шуршит. Дверь распахивается от одного моего прикосновения кончиком пальца, и я вступаю в главную комнату.

На полу валяются грязные вещи, как будто контейнер для их хранения взорвался. Простыни каскадом струятся с постели на пол. Я с отвращением пересекаю комнату. Свет в студии яркий. Приблизившись к перегородке, я на секунду замираю в тени.

Адам, как стоял, так и стоит перед мольбертом с кистью в руках. И внимательно изучает свою работу. На столе рядом с ним разбросаны кисти, палитра и тюбики с краской. На несколько секунд процесс написания картины приковывает мое внимание. С холста изливаются эмоции. Цвета и слои одновременно простые и сложные. Текстура формирует нюансные оттенки. Красные и черные мазки, проецирующие гнев, контрастируют с теплыми оттенками синего и зеленого. Ощущение такое, что конфликт обуздывает умиротворение. Любовь царит над ненавистью.

Картина лишь сильнее распаляет мою ярость.

Адам видит надежду там, где ее нет. Сегодня ночью я покажу ему, насколько он не прав. Я покажу этому оптимисту, что тьма всегда побеждает.

Пальцы еще крепче сжимают шокер. Я крадусь вперед, аккуратно ставлю на пол каждую ногу – вдруг какая-нибудь половица предательски скрипнет? Мне остается всего несколько футов, когда Адам застывает и настороженно вскидывает голову. Неужели он услышал мое дыхание? Или мое присутствие почуял его чрезмерно развитый инстинкт самосохранения?

Мои мышцы напрягаются. Адам поворачивается. И уже во второй раз за эту ночь я поражаюсь скорости реакции своей намеченной жертвы. Чудик оказывается быстрее, чем я думал. Свой промах с Фарой я сразу осознал. Эта девушка – одна из самых сильных и тренированных людей, которых я знаю. Что, в общем-то, неудивительно. Далеко не каждый может лазить по вертикальным стенам. Но этот художник… Он же не занимается никаким спортом. Он должен быть тюфяком! Слизняком!

В глазах Адама отражается замешательство, но только на миг. А уже в следующий момент он отводит одну ногу назад, а руки поднимает перед собой – ладонями ко мне, в классической оборонительной стойке. Я снова замахиваюсь на него шокером. Главное замедлить его на секунду, а уж там я выберу, куда лучше нанести удар. Но Адам, отбросив мою руку, отскакивает назад. Мы с ним примерно одного роста и веса. Только я поддерживаю спортивную форму, а он рисует целыми днями. Одолеть его мне представлялось несложным. Но художник, похоже, владеет навыками какой-то борьбы.

Продолжение физического противостояния заводит меня. Я люблю справляться с вызовами, и одержать настоящую боевую победу мне удовольствие. Но у меня на это нет времени.

Встретившись со мной взглядом. Адам нагибается и подхватывает молоток.

Что ж, тогда держись. Я сейчас не заинтересован в честной схватке.

Отступив назад, я вытаскиваю из кармана пистолет и нацеливаю ему в грудь.

– Брось молоток. Иначе мне придется тебя застрелить, хотя я этого не хочу.

Адам колеблется, явно взвешивая свои шансы. Мы оба понимаем: как только я его обезоружу, игра закончится.

– Я не промахнусь, – предупреждаю сквозь зубы.

Взгляд Адама падает на пистолет; похоже, он подумывает сдаться. Или все же пристрелить его? Подняв выше пистолет, я вытягиваю руку вперед. Нас разделяют каких-то шесть футов. Я, конечно, не первоклассный стрелок, но стреляю прилично. И с такого расстояния точно попаду в Адама.

Словно придя к такому же выводу, Чудик приседает и осторожно кладет на пол молоток.

– Повернись и заведи руки за голову.

Адам кивает, но прежде чем он поворачивается, я замечаю проблеск вызова в его глазах.

– Чего ты хочешь? – спрашивает он. Это первые слова, произнесенные им за время нашего противостояния.

Я нащупываю стяжки в кармане. Адам сплетает за головой пальцы; съехавшие рукава его поношенной футболки обнажают большие бицепсы, которых у художника быть, по идее, не должно. Одной рукой мне ему запястья не связать. Придется убрать пистолет обратно в карман. Как бы Адам снова не попытался вырваться, когда я приближусь к нему. Не зря он так аккуратно положил молоток у своих ног – чтобы до него можно было легко дотянуться.

Черта с два!

Справлюсь и одной рукой. Нацелив пистолет в голову Адама, я левой рукой достаю из кармана электрошокер, прикладываю к его спине и, нажав кнопку, поражаю его током. Тело Адама сотрясается, но он умудряется устоять на ногах. Раздраженный его неповиновением, я держу шокер у кожи дольше обычного. Адам начинает неметь. Его тело ударяется о стол, кисти и другие рисовальные принадлежности разлетаются в стороны.