Сольфеджио любви

Не успел мальчишка отойти от подъезда, как услышал взволнованный голос.

– Артурчик, ты куда, ну, не могла я тебе сообщить, что задержусь. Мамка заставила генеральную приборку делать. Вечером бабушка приедет, она у нас такая чистюля. Пошли со мной, я в лесу одно замечательное место знаю, в орешнике. Там бревно на камнях, костёр можно разжечь. У тебя спички есть?

– Откуда! Я это место знаю. Там Игорь Шилкин с Алкой Карпушкиной  целовались, собственными глазами видел.

– Подглядывал, значит, вот ты какой!

– Случайно вышло. Я уж думал и нас с тобой кто-то выследил, когда мы за гаражом… боялся, что ты именно поэтому не выходишь.

– Боялся, говоришь… а понравилось? Только честно, не врать.

– Не знаю. Вроде… ничего так. А вообще…

– Почему вы, мальчишки, такие трусливые? Драться умеете, а как правду сказать…

– Ну, ты чего, Инка. Скажешь  тебе чего-нибудь не то, потом ищи ветра в поле. У тебя характер – ого-го какой.

– Ветра, значит! Намекаешь, что у меня ветер в голове? А ты совсем не такой, ты белый и пушистый. Ладно,  уж, ври теперь дальше. Никуда мы теперь не идём.

– Пошутил я. Нет, соврал. Честно, соврал.

– Честно соврал?

– Не путай меня, а. Без тебя собьюсь. Вот, записку прочитай.

– Давно… написал, спрашиваю, когда?

– После того как это, ну, сама знаешь.

– Мямля ты, Артурчик. Здесь хоть не соврал… и почему, интересно знать, тебе всегда только кажется? Я, например, точно знаю, что ты меня любишь. По глазам вижу.

– А ты, ты меня любишь?

– Девушек о таком не спрашивают. Это некультурно. Пошли уже в лес, горе моё.

Артур  шёл,  рассуждая сам с собой: почему она для меня радость, а я, для неё горе?

Это ему было не совсем понятно.

Ведь у них почти одни и те же интересы, если не считать её занятия музыкой, с которой Артур никак не мог подружиться.

Да, Инна более уверена в себе, лучше и точнее выражает мысли, заранее знает, чего ждёт от того или иного события. Вот и все разности несуразности.

В остальном они как нитка с иголкой. Правда, не совсем ясно, кто из них кто. Всегда выходит по-разному.

Кое в чём Артур ей сто очков вперёд может фору дать.

Но ведь это, в принципе, совсем неважно, чтобы как следует научиться целоваться.

Скамейка оказалась свободной. В радиусе ста метров никого не было, он проверил.

Костёр разгорелся быстро.

Найти повод для того, чтобы обняться и сесть,  никак не находилось.

Разговаривали стоя. Он даже за руки её взять стеснялся.

Это стало для Артура непреодолимым препятствием и поводом для того, чтобы основательно расстроиться.

Нетерпение и неопределенность хотелось хоть чем-нибудь замаскировать.

Артур начал ломать сухие ветки с ближайшего дерева и непонятно зачем кидать в заросли орешника.

– Артурчик, ты не помнишь, зачем мы сюда шли?

– На брёвнышке посидеть.

– А ты чем занимаешься! Приглашай девушку присесть. Всему тебя учить нужно. У меня, между прочим, губы чешутся.

Обрадованный юноша схватил Инну за руки, закружил.

Настроение моментально выскочило за пределы радости и сомнений, зарядив уверенностью.

Она такая же, как была всегда. Ничего не изменилось.

Позитивные мысли и чувства заставили взглянуть на ход свидания с иного ракурса, что уже было здорово.

Разве раньше он замечал, что у неё бездонные серые глаза, пушистые ресницы, малюсенькие почти прозрачные ушки, бархатная кожа, губы-ягодки?

Да в голову бы не пришло все эти драгоценности разглядывать.

Артур аккуратно, словно боясь переломить, обнял девушку за талию, прижался к ней всем корпусом, вдохнул незнакомый пряный запах, от которого стало немножко дурно, словно изо всех сил задерживаешь дыхание, пытаясь не растерять ни одной молекулы этого очарования.

Юноша почти не чувствовал тела подруги, потому, что дрожал, словно продрог от ветреного холода.

Нос парня вбирал кожей прохладу раскрасневшегося от прикосновения его губ маленького уха, вибрации чего-то таинственно влекущего: восхищающего, завораживающего, пьянящего.

Удивительно, странно и до невозможности прекрасно.

Он и раньше дотрагивался до Инны, но ничего подобного сегодняшним ощущениям просто не было.

Такое сладострастное блаженство почувствовал впервые.

Артур был сам не свой.

Он обнимал Инночку так нежно, как обычно держат в руке изумительной красоты бабочку, боясь нечаянно стряхнуть с её крылышек невесомую узорчатую пыльцу.

Инна дышала тяжело, прерывисто, содрогалась временами, но прижималась к нему всё сильнее, словно пыталась раствориться в его объятиях.

Целоваться они начали стоя.

Сначала просто дотрагивались друг до друга губами.

Проводили ими по лицу, испытывая наслаждение от покалывания и вибраций, чуть дыша, слегка раскрывая рот, чтобы чувствовать оттенки самых нежных прикосновений.

Впрочем, впечатлений и без того было в избытке.

Прошло не так много времени, как Инна начала жаловаться, что целоваться стало больно.

Ребята посмотрели на свои разгорячённые лица с опухшими, оттопыренными, яркими от прилившей к ним крови губами, и засмеялись.

Такого они ещё не видели.

Позднее ребята научились многому, чего не знали, но развлечения и ласки их всё равно не выходили за пределы целомудренных отношений.