Соленая Падь

А в последнее время и еще по-другому стал на местность глядеть Ефрем... Западинка? А как по ней пройдет человек - в рост? А то, может быть, и конным, и его все равно в степи не видно будет?

Увал? На сколько верст округ с того увала степь видать глазом и в бинокль?

Одним словом, побывает на местности и уже знает, как на ней воевать.

Глухову не сказали, что он с Мещеряковым с Ефремом едет, а он, шельмец, делал вид, будто не догадывается.

Кони в отряде были запасные - Глухову дали пегого, бесседельного.

Глухов дареному коню в зубы глядеть не стал, кинул армячишко чуть не на самую холку, опояску с себя размотал, по концам ее связал петли - получились у него стремена. Он короткими ножками коня обхватывал почти что за самую шею - смешно глядеть. Но, видать, ему так было усидчивее на толстом, разгулявшемся в нынешних травах, и ленивом пегаше. Они даже похожи друг на друга были - пегаш и Глухов: толстые оба, коротконогие, гривастые, один без седла, другой без опояски.

И характером сошлись.

Покуда Глухова не было, а пегого вели в поводу - замучились: он все время только и делал, что придорожную траву хватал, тормозил на ходу, седока с передней кобылы сдергивал, а тут под верхом пошел и даже - шагисто пошел, весело. Сперва вровень с другими, после застарался и стал на полголовы вперед выходить против самого мещеряковского гнедого...

Ординарец Гришка Лыткин возмутился снова:

- Ты, Глухов, шпиёнить за командиром нашим взялся? Ни на шаг от его! Отстань!

- Я ж тебе с самого начала объяснял, цыпка ты моя, за тем я к вам и прибыл - глядеть, какая вы есть революция!

- По своей воле? - поинтересовался Мещеряков.

- Мужики карасуковские миром просили. Ну, и не сказать, чтобы из ихнего только вопросу я старался. Свой интерес тоже имеется. Собственный.

- Что же ты увидел?

- А пофартило мне с первого разу: Мещерякова и увидел.

- И-ишь ты! Узнал?

- Видать, когда глядишь.

Снова вмешался Лыткин:

- А ты знаешь, мужик, у нас как? Кто не за нас - тот против нас. Это не мною сказано - отпечатано воззванием к народу!

Тут Глухов отнесся к Гришке серьезно:

- Не врешь?

- Я об политике - пытай меня - слова одного неправильного не скажу. Одну только истину. А ты что - против?

- Ну зачем же я буду против? Сам подумай. После этого воззвания?

- Я-то давно подумал. И до края моя жизнь мне известная - воевать за справедливую власть. Хотя бы сколько ни пришлось воевать!

- Хорошо-то как! - согласился Глухов. - Только чей ты будешь хлебушко исти, покуда воюешь?

- Об этом заботы нету. Тот и накормит, за кого я кровь иду проливать!

- Ну, а если которому мужику кровь твоя ни к чему? Ты как - откажешься от его куска?

- Он все одно обязан дать мне буханку!

- А не даст? Сам возьмешь?

- И возьму!

- А со справедливостью как же? Она же наперед других к тому должна приложиться, от кого ты кормишься? Или тебя отец с матерью сроду не учили?

Мещеряков оглянулся и сказал:

- Повтори-ка, повтори, как фамилие твое?

- Глухов. Петр Петрович. Или непохоже?

Мещеряков зорко на Глухова поглядел...

Голова кудлатая с нашлепкой замусоленного картуза. В рубахе под мышкой - дырка, сквозь нее вырывается ветерок, захваченный расстегнутым воротом. Обе руки Глухов широко расставил в стороны. И - чоп-чоп! чоп-чоп! шлепает задом по пегашкиной спине.

- Не обманываешь, нет... Он и есть мужик этот - Глухов! - кивнул Мещеряков.

- Узнал?

- Видать, когда глядишь! - усмехнулся Ефрем. - Десятин с полета сеешь?

- Ну, в нашей в степе это не посев - полста. Для старожила, для семейного - вовсе нет.

- Запас на три года держишь? Хлебный?

- Забочусь. От меня пол-России кормится. И по морю мой хлебушко возят в государства, а за маслицем - так мериканцы и немцы в Сибирь с охотой идут. Видать, не зря идут, дома-то у их не шибко масленая, значит, жизнь. И Советская власть не брезговала в свое недавнее пришествие.

- Отымала? Хлебушко-то отымала?

- Не то чтобы отымала, но платила не сказать чтобы сильно. Больше за идею брала, за деньги, за мануфактуру - заметно меньше.

- Ученье настало для народу, а за науку платят. Нам на белый свет глаза кто открыл? Большевики, Советская власть. А то бы и было у нас с тобой делов - родиться да помереть. Остальное - неизвестно почему и зачем.

- Глаза-то мне открыли. Узнать бы, при каком обстоятельстве мне их закроют?

- Ну, это и правда что интересно. Германку воевал?

- На четырнадцатый-то год мне как раз полста пало. Из призыва вышел.

- Вот и не знаешь цену глазам-то открытым. А солдат - тот много понял, когда ему заместо проклятой войны мир был дан. Ну, а страдуешь-то чем? Свою сотню десятин либо того больше - чем жнешь? Жнейками? Косилками?

- И это. И другое. И еще - макормик.

- "Мак-кормик"? Сноповяз американский? Ты гляди - капиталист прямой! А не боялся ты, Глухов, что американцы эти как раз тебя по миру и пустят? Закредитуют, после - тук-тук - за долг возьмут тебя?