Солдаты неба

Младший лейтенант Архип Мелашенко — плотный парень, но с раскрасневшимся не в меру и взволнованным лицом. Вся его фигура выражает какую-то безотчетную тревогу. Левая рука нет-нет да и вздрогнет. Воюет он с начала организации полка, побывал уже в разных переделках, а волнение не может скрыть.

— Не холодно? — тихо, как-то по-отечески спросил его Купин.

Архип вздрогнул, еще сильнее зарделся:

— Нет.

Около меня Дмитрий Иванович остановился. Я его знал еще по совместной учебе в Харьковской школе летчиков. После окончания он там работал инструктором.

Мы почти одногодки, и у нас внешне много схожего. Даже в равной мере начали теперь редеть темно-русые волосы. Только Купин уж очень во всем спокоен. Порой мне кажется, что у него действительно стальные нервы. Очевидно желая подбодрить меня, он сказал:

— Прошу, товарищ старший политрук, особо обратить внимание на линию фронта. В случае какой-нибудь неприятности тяните на свою территорию. От группы не отрываться! И все будет хорошо.

Последние слова напомнили о том, что может случиться всякое. А человеку, идущему в бой, полезнее слышать о победе. Но стоит ли обижаться на старого товарища? Напутствуя, оп желает только лучшего.

Замки парашюта застегиваются непослушно. Мелко дрожат пальцы. Ловлю себя на этом и думаю: «А кому это незнакомо? Одно дело — говорить о войне, решать учебно-тактические задачи в классе и совсем другое — самому сражаться в бою».

Каждый, кто серьезно понимает опасность, волнуется. Страх, как и радость, нормальное чувство и один из источников познания жизни, добра и зла. Сильный перед опасностью не фальшивит. Если перед вылетом он волнуется — это вовсе не признак его слабости или страха.

Наблюдаю за товарищами. Вижу — каждый старается ничем не показать своего волнения. Владеть собой — искусство. А кто не хочет быть мужественным!

На горизонте появились наши штурмовики Ил-2. И мы взлетели.

У меня на самолете почему-то не убираются шасси. А с неубранными колесами в бой лететь нельзя: теряется скорость, да и мотор может перегреться.

В чем дело? Неужели допустил ошибку, в последовательности действий при взлете? Нет, все правильно. Значит, это техническая неисправность. Товарищи, наверное, думают: «новичок» сейчас что-то напутал, растерялся перед боем, а ведь академию закончил.

Возвращаться? А если будет бой, да еще кто-то погибнет? Конечно, упрека никто не бросит, но подумают: если бы он полетел, несчастья могло и не случиться, ведь на один самолет наших было бы больше! От такого предположения крепнет решимость остаться и строю, быть рядом с товарищами.

И все же как-то страшновато. Я сейчас как белая ворона в стае, и в первой же схватке враги непременно набросятся на меня. Нервничаю, колеблюсь. Однако в такие минуты летчики редко руководствуются официальными правилами и чаще всего действуют в общих интересах, рискуя собой.

Капитан Купин, в паре с которым я иду ведомым, машет рукой: «Возвращайся!» Делаю вид, что не понимаю. Купин настойчиво повторяет приказ. Я по-прежнему «не понимаю», успокаивая себя тем, что на И-16 можно драться и с неубранными шасси. Наконец Дмитрий Иванович грозит кулаком, тычет им в голову, потом по козырьку кабины, как бы говоря, что я такое же бестолковое бревно, как и эта часть самолета. В конце концов ведущий, убедившись в моей непонятливости, перестал сигналить. И я весь отдался полету. Раз и навсегда принятое решение, хотя, может быть, и неправильное, приносит душевное равновесие.

Вдали от дыма и гари волнами туманится горизонт. Подходим к фронту. Левее, в лучах солнца, заблестели колокольни оккупированного Ржева. Значит, враг совсем близко. Мне не терпится посмотреть на линию фронта.

Волга! Сразу вспомнил Сталинград. Там враг. Там сейчас решается судьба войны. Но мы здесь тоже бьемся за Сталинград. Там фашистам нужны новые дивизии, а Ржев их держит, и не только держит, но и заставляет врага перебрасывать сюда с юга подкрепления. И все же на душе тревожно: а вдруг немцам удастся взять Сталинград и переправиться на левый берег Волги, как здесь, подо Ржевом? Ведь может быть и такое? Но битва сейчас идет не просто за города — за жизнь нашего народа, за Родину. Как хорошо, что я не возвратился с полета из-за этих неубранных колес!

Но где же под нами противник? Кроме опаленного войной леса, изрытой земли и полусожженных деревень, ничего не вижу.

Чтобы с воздуха читать расстилающуюся внизу картину войны, нужно не только по бумаге изучить расположение войск, а, как говорят, врасти в наземную обстановку. Только многократные полеты позволяют с одного взгляда понять эту географию войны.