Солдаты неба

В том месте, где приземлился парашютист, росла высокая трава, поблизости не было ни души. Государственная граница проходила рядом. Ясно, под покровом ночи японец мог без труда перебраться в Маньчжурию. Мы с Шинкаренко начали было «профилактический» заход, как вдруг Один И-16 выпустил колеса и пошел на посадку. Порыв этого летчика был понятен — не дать врагу улизнуть, взять его живым. Как потом выяснилось, это был Иван Иванович Красноюрченко.

На земле разыгрался поединок.

Японец, отцепив от себя парашют, не медля ни секунды, направился к границе. Красноюрченко, не выключал мотора, выскочил из кабины и побежал зa ним. Сблизившись метров на сто, он вскинул пистолет и предупредительно выстрелил в небо.

Японец остановился, покрутил головой и поднял полусогнутые в локтях руки, показывая, что не сопротивляется, сдается в плен.

Над головой Красноюрченко кружились наши истребители, с фронта доносилась канонада начавшегося наступления. Красноюрченко решительно двинулся вперед, готовый в любой момент применить оружие. За время боев летчик хорошо изучил коварство врага и теперь, сближаясь с вооруженным японцем, был осторожен. «Не может быть, чтобы такой сильный и хитрый в воздухе оробел на земле и сложил оружие». И точно в подтверждение этих мыслей, японец вдруг сделал быстрый взмах рукой, раздался выстрел, другой… Красноюрченко, метнувшись в сторону, скользнул в траву.

«Все равно живьем возьму!» — закипая ненавистью, решил летчик, передвигаясь по-пластунски. Японец бросился наутек. Красноюрченко прыжками, припадая к земле и стараясь ни на секунду не упустить его из виду, начал преследование. И вдруг прозвучал выстрел. Японец рухнул на землю. Иван Иванович оглянулся, отыскивая, .кто бы это мог выстрелить. Степь была пустынна. «Вон что!» — догадался Красноюрченко, не без осторожности все же приближаясь к японцу. Тот лежал навзничь с простреленным навылет виском. Рядом валялся пистолет.

Обезображенное смертью лицо самоубийцы пробудило у Ивана Ивановича неожиданную для него самого жалость. «Но ведь эта пуля могла быть и в моей голове», — подумал летчик. Да, видно, противник и с поднятыми руками остается противником. Враг опасен до той минуты, пока он — не лишен оружия и средств для борьбы. Иван Иванович, взяв документы и оружие японского офицера, снова сел в кабину и полетел на свой аэродром.

В конце августа советско-монгольские войска окружили и раскололи на части японскую армию, вторгшуюся на монгольскую землю. Днем и ночью шли упорные бои по ее уничтожению.

На рассвете 31 августа спокойный, бесстрастный капитан Борзяк разбудил нас радостным возгласом:

— Ура, товарищи! — и официально-торжественно доложил: — Самураи-захватчики разгромлены. Из окруженной группировки мало кому удалось улизнуть.

Женя Шинкаренко включил свет от аккумулятора и завел патефон:

И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…

У нас было всего четыре пластинки, и эта — самая любимая. Шинкаренко недавно пристрастился прокручивать ее каждое утро, когда мы одевались. Сейчас же все слушали песню с новым, особым вниманием. Ее воинственные слова, воспевающие мужество русского человека, как нельзя более были кстати. Шинкаренко с чувством подпевал:

Нам смерть не может быть страшна,
Свое мы дело совершили.

— Женя, выключи патефон и закрой свой поющий ротик, — попросил капитан Борзяк. — Есть еще приятная новость: Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР все летчики, кто участвовал в боях с мая и июня, награждены орденами…

— Вот здорово! — — раздались голоса.

— Среди награжденных тридцать один Герой Советского Союза, — продолжал Василий Николаевич. — Из них — десять летчиков. Майорам Кравченко, Грицевцу и командующему авиацией комкору Смушкевичу присвоено звание дважды Героя Советского Союза. Из нашей эскадрильи награждены орденом Красного Знамени двое: командир и комиссар.

— Женя, — вскочил с постели Гринев, когда Борзяк закончил информацию о награждении, — командирую тебя за дрофами. Закатим пир на весь мир!

Но Борзяк словно холодной водой окатил нас:

— Приказано всем сейчас же сесть в кабины и дежурить.

— Как так? — У Гринева от удивления округлились губы.

— А вот так! — Борзяк не изменил своей монотонной, педантичной интонации. — Приказ есть приказ! И просили передать, чтобы внимательно следили за воздухом. Не исключена возможность, что самураи пойдут еще на какую-нибудь авантюру.

— Не прозеваем, — заверил Гринев.

И никто в этом не сомневался. Теперь смелость не бурлила в нас нетерпением — скорее в бой, на подвиг! Теперь она не казалась всадником с саблей на лихом коне и с громовым «ура». В огне битв вся эта наивность неопытности и молодечества переплавилась в боевую зрелость.

Говорят, человек рождается дважды: первый раз — физически, второй — духовно. Мы испытали третье рождение — стали настоящими военными людьми. Мы познали, что война — это не романтика приключений, что героика в ней так же буднична, как буднична и сама жизнь.