Солдаты неба

Далее Василяка сообщил, что двух летчиков с «юнкерсов», выпрыгнувших с парашютом, ветром снесло на нашу территорию и они попали в плен. Эти фашисты рассказали, что на каждую группу бомбардировщиков одновременно нападало множество каких-то истребителей-невидимок. От них просто невозможно было обороняться.

— У страха глаза велики! — рассмеялся Лазарев.

— Совершенно верно, — согласился Василяка. — Когда имеешь перевес в силах на полторы сотни самолетов, разбить их не просто мастерство — это искусство.

— А как с боем над Бучачем, выяснили? — спросил я.

— Вы дрались прекрасно. КП все видел: бой проходил почти над головами управленцев. — Василяка махнул рукой; — Радиолокаторы подвели: они показали, что «лапотники» ушли к себе. А на самом деле они снизились и улетели на юг. Там без всяких помех и разгрузились.

После беседы Владимир Степанович отозвал меня в сторону и извинился, что подал мне неудачную команду — атаковать головную группу «юнкерсов».

Когда к линии фронта приближалась армада бомбардировщиков, Василяку на КП окружили наземные командиры. Они возмутились, почему он в такой момент не командует нами. Он-то понимал хорошо, что только собьет нас с толку. А как это объяснить общевойсковому командованию? И он, растерявшись, подал команду невпопад.

— Да и локаторы подвели: они долго не показывали вторую волну «юнкерсов», — пояснил командир. — На эту новую технику полагаться пока нельзя. А вообще — получилось прекрасно!

Как хорошо на душе! Счастье? Вот оно — в победе! Сейчас в сражениях решается судьба Родины и твоя судьба.

Мы живы потому, что погибли они

Наш фронт почти две недели как перешел к обороне, но воздушные бои восточнее Станислава не утихала. С тернопольского аэродрома в тот район летать было далеко. А латали много. Уставали.

Не скоро еще закат, но солнце уже потеряло дневной накал и, спускаясь в дымный горизонт, побагровело, окрасив запад в кровавые цвет. Я не люблю такое небо. Оно навевает беспокойные мысли. Но я утешал себя тем, что полк сегодня много поработал и больше, наверное, уже не будет вылетов.

И вдруг звонок: летчикам эскадрильи явиться на KП. Я не без сожаления подумал — снова вылет.

За столом сидели Василяка и Рогачев.

— Вашей эскадрилье даю день отдыха, до завтрашнего обеда, — сказал командир полка, как только мы переступили порог землянки.

— День отдыха? — Такие слова вышли у нас из употребления, и у меня невольно вырвалось; — Как это понимать?

— А так: у Василия Ивановича неисправен самолет. И сейчас он полетит на твоем. На остальных пускай проводятся регламентные работы. Мы вышли из землянки и растерянно остановились, не зная, куда податься. Начался непривычный день отдыха. Перед нами летное поле, позолоченное одуванчиками и лютиками. За ним косогор с дубовой рощей. На горе село Великие Гаи. Правее, на запад, — цветущие тернопольские сады. Сзади нас, за шоссейкой, лесок. В нем полно ландышей. Всюду слышатся голоса птиц.

До этой минуты мы как-то не замечали красоту обновляющейся природы. Апрельские бои отбирали все силы, а запахи цветов, леса забивались пороховой гарью, И вот внезапно, освободившись от оков войны, ее забот, остались наедине с весенним солнцем, цветами, с самой природой. Тишину разорвал треск запускаемых моторов. Минуты через две на старт вырулили четыре «яка». Привычный аэродромный гомон, точно сигнал тревоги, погасил в нас прилив весеннего настроения.

Группа взлетела, взяв курс на фронт. Мы уже не могли наслаждаться отдыхом и любоваться природой. Беспокойство за улетевших друзей, думы о возможном бое овладели нами. Фронтовой труд так роднит людей, что ты становишься частицей единой полковой семьи, и то, что касается товарища, не может не коснуться и тебя.

Мы решили дождаться возвращения товарищей. Прилетела только трое. Кого нет?

Молча пошли на КП. Ошеломило известие: не вернулся ; Василии Иванович Рогачев. Не верю. Все во мне протестует. Просто где-нибудь вынужденно приземлился.

Василий Иванович хорошо чувствовал, где гнездится смерть. У него давно выработался свой коэффициент безопасности. Кто-кто, а он из этой группы самый опытный. И я ловлю себя на том, что не спешу взглянуть на летчиков, которые летали с ним.

При каких бы обстоятельствах ни погиб летчик, но, возвратившись на землю, друзья всегда несут в себе чувство виновности. Сдавило сердце. Случилось непоправимое. И все же, пока не услышишь подтверждения своей догадки, теплится надежда. Командир полка и все, кто находился у КП, уже пошли навстречу понурым летчикам.

— Погиб.

— Как погиб? — В голосе Василяки испуг и неверие. Рассказ был коротким.