Солдаты далеких гор

— Послушайте, девушка… — начал было возмущаться Сосновский, но его снова прервали.

— Я вам не девушка! Отвечайте четко и быстро: кто вы такой, куда и с какой целью вы шли с оружием. Ну?

— Повторить вам, что я советский офицер? — усмехнулся Сосновский, с разочарованным видом покачав головой. Его вариант с русской речью провалился, не достигнув успеха. — Я не могу вам здесь рассказать о целях своего прибытия. Я расскажу старшим офицерам в Дрваре. Там уже находятся мои товарищи, и они вам подтвердят мою личность.

— А что это вы так рветесь в Дрвар? — как-то зловеще улыбнулась девушка. — И откуда вы знаете, что там есть какие-то старшие офицеры? Сведения собираете? Вы, видимо, служите в дивизии «Бранденбург». Мы таких тут навидались. Но заканчивали они всегда одинаково — мы их расстреливали.

— Я знаю об этом, потому что нас послали вам на помощь, — упрямо проговорил Сосновский. — Немцы хотели захватить Пелагею Брозович. Они выбросили десант в районе госпиталя Рула. Мы сражались там вместе с группой Милоша, обороняли госпиталь вместе со взводом охраны лейтенанта Горана Хачко. Вы этого не знаете? Вы не знаете, что мы спасли Пелагею? Так выясните это, и то, что группа русских сражалась с югославами плечом к плечу.

— Как это низко, — поморщилась девушка. — Низко прикрываться святыми для югославского народа словами, светлыми поступками. Вы или диверсант, или провокатор, или дезертир. Имейте мужество умереть по-человечески, как мужчина. И передайте от меня привет лейтенанту Кирхнеру. Скажите, что я все равно жива, хоть мне и пришлось прыгать в горную реку.

— Что? — Сосновский опешил. — Вы что, не станете даже проверять такие серьезные факты?

— Расстреляйте его, — поморщившись, сказала девушка офицерам и пошла к выходу.

— Есть расстрелять, — коротко отозвался один из офицеров.

Судя по его готовности выполнить приказ, эта девушка имела право приказывать, она имела здесь определенный вес, а может, и звание. Но вот так умереть просто из-за капризов этой девчонки, пусть и русской? Это было бы верхом глупости. Руки свободны, и надо приложить все усилия, сделать последний бросок и бежать. Ведь шлепнут же по приказу это самовлюбленной глупой девчонки. Какого черта она у них тут делает?

Два офицера и два автоматчика вывели Сосновского на улицу и повели вдоль дома. Он смотрел по сторонам, прикидывая, что ему предпринять. Вокруг были люди. Немного, но были, и они равнодушно скользили взглядами по автоматчикам и пленному, которого поставили к стенке у дальнего края стены здания. Девушка стояла метрах в десяти и с брезгливым выражением лица что-то говорила офицеру. И тут Сосновский вспомнил! Он вспомнил, где видел это лицо, этот легкий прищур глаз, когда она сердилась, это движение губами. И он крикнул вслед девушке, боясь, что она уйдет и не услышит его последних слов.

— Постойте! А хотите стихи? Детские!

Ничего не изменилось, его крика никто не услышал или не стал слушать, но тогда Сосновский громко стал читать на память по-русски:

Свиристели, свиристели

К нам под утро прилетели,

На рябину дружно сели

И свистели, и свистели.

А потом рябину съели

И куда-то улетели…

Реакция превзошла все ожидания Михаила, и он почувствовал, как напряжение внутри немного ослабло. Совсем немного, потому что он получил надежду. И холод кирпичной стены, который он чувствовал лопатками, уже не казался ему могильным холодом. Она узнала эти стишки, она их вспомнила! Они из ее детства, далекого, счастливого, довоенного. Девушка что-то сказала автоматчикам, и те опустили оружие, повернулись к ней. Сосновский смотрел, как она идет к нему, покусывая губу и всматриваясь в его лицо. «Как ты можешь узнать, — с горечью думал Сосновский, — ведь прошло столько лет, а люди имеют обыкновение меняться. Тем более за годы войны».

— Откуда вы знаете этот стишок? — наконец спросила девушка, не переставая вглядываться в лицо арестованного. — Кто вы такой, черт возьми?

— Вы зациклились на одном и том же вопросе и не слышите моих ответов, — недовольно дернул плечом Сосновский. — Тогда постарайтесь сами ответить на свои вопросы. Кто еще знает этот стишок, кто его слышал?

— Никто! Его знает только моя семья, мой папа. Это семейное…

— Конечно, — усмехнулся Сосновский. — Никто, кроме папы и приятеля Мишки, сына друга отца, который тоже работал в МИДе.