Он быстро понял, откуда произошло такое смещение в его понятиях. Он слишком доверял Марине, упуская из виду особенность её восприятий. Сестра умела до удивления точно передавать со всеми оттенками ту или иную сцену, или разговор, или реакцию, но она никогда не пыталась взять всё это в истоках и связях, понять происходящее в неразрывном единстве. И потому до Максима доходило лишь то, что трогало незащищённое сердце Марины, что западало в её открытую душу по первому впечатлению: «Соня плачет от непримиримости отца», «Соня в страшной тоске по Краюхину», «Соня до самозабвения ищет уваровский акт» и т. д.
Теперь же Максим понял, что все эти якобы далёкие друг от друга события выражали одно: Софья вырабатывала свою линию жизни, и, хотя это рождалось в трудной борьбе, она не приняла бы ничего, что могло бы быть подготовлено для неё другими.
Охватив состояние Софьи умом, Максим, как это всегда с ним происходило в подобных случаях, испытал сильное желание действовать.
– Вы хорошо сделали, что пришли в обком. Мы поможем вам, и поможем незамедлительно, – сказал Максим и встал. – Я на некоторое время оставлю вас и попрошу подождать моего возвращения.
– Пожалуйста. – Софья благодарно взглянула на Максима.
Максим вышел. Ему надо было переговорить относительно поездки Софьи в Улуюлье с директором архива и руководителями краеведческого музея. Сделать всё это, разумеется, было удобнее без Софьи, почему он и не воспользовался своим телефоном.
«Улуюльская проблема», как он сам для себя называл задачу разворота производительных сил северных районов области, начинала обретать живой и действенный характер. Эта проблема уже входила в быт определённого круга людей, создавая драматические изломы в их биографиях и порождая почву для острой борьбы. По понятиям Максима, это означало, что в недрах жизни созревало новое явление. Не стараясь предугадать точный ход развития этого явления, Максим предчувствовал его масштабы и делал всё необходимое, чтобы содействовать пробуждению сил, способных оказывать воздействие на движение «улуюльской проблемы».
Максиму не пришлось уговаривать ни директора архива, ни директора музея. Тому и другому было известно, что в Улуюльской тайге инженером Краюхиным обнаружены ценные находки, требующие специального изучения историками и археологами. Директор архива согласился предоставить Софье двухмесячную научную командировку, а директор краеведческого музея принял за счёт своего учреждения часть расходов по этой поездке.
– Ну вот, всё согласовано и увязано, – входя в кабинет и встретив напряжённый взгляд Софьи, с улыбкой сказал Максим.
Софье ещё не верилось, что вопрос, о котором она так долго и мучительно думала, решён. Она порывисто поднялась.
– Значит, осложнений не будет? – В голосе её звучало сомнение.
– Можете ехать хоть завтра.
– Я вам очень благодарна, – подавая руку Максиму, горячо сказала Софья.
– Счастливого полёта! Встретите мою жену и сестру – поклон им.
– Непременно! – сияя от счастья, воскликнула Софья.
Глава семнадцатая
1
Случилось то, чего больше всего опасался Водомеров. На пленуме райкома, членом которого он был избран, обсуждался вопрос об улучшении идеологической работы. Ни докладчик, ни выступающие в прениях ни слова не сказали о научно-исследовательском институте. «Нас пока не задевают!» – не без удовольствия отметил про себя Водомеров. Как большинство руководителей учреждений и предприятий, он ревниво относился ко всему, что говорилось об институте и институтской парторганизации. Очевидно, это качество, которое он никогда не скрывал, позволяло людям, стоящим в общественном и должностном отношениях выше него, говорить о нём: «Болеет Водомеров за дело».
Но когда список желающих выступить на пленуме был, как говорят, исчерпан, слова попросил Петрунчиков. Услышав эту фамилию, Водомеров настороженно поднял голову. Доцент Петрунчиков был примечательной личностью в городе. Очень маленького роста, щуплый и вёрткий, как подросток, он носил большие роговые очки и завивал в парикмахерской густые светлые волосы. Петрунчиков отличался тем, что всегда всё знал. Он мог рассказать анекдот о международной встрече дипломатов, воспроизвести острый разговор, якобы состоявшийся в обкоме, сообщить непременно в тоне «между нами» о тех или иных ожидающихся перестановках в руководящих органах города и области. Его любопытство простиралось, так сказать, и в сферу личной жизни и поведения окружающих его лиц. Он знал, кому и сколько платит алиментов директор филармонии, за кого собирается выйти замуж певица из оперного театра, на сколько лет уменьшает свой возраст местная поэтесса. Петрунчиков обо всём говорил с юмором, с улыбкой, и многие воспринимали это как признак жизнелюбия, оптимизма, как выражение того, что ничто человеческое ему не чуждо.