Соль неба

Священник ощущал болезнь как живое существо, он даже пытался разговаривать с ней, договариваться. Однако болезнь не слушала его – жила внутри своей жизнью, уничтожая его человеческую, привычную жизнь.

Отцу Константину становилось все хуже. Даже на службу ходить не было сил.

Жизнь проживалась с трудом, казалось, она вовсе перестала подчиняться человеку и почему-то постоянно и настойчиво загоняла его именно сюда, на эту скамеечку, заставляя в который раз рассматривать забавинское существование – пусть и не красивое, но зато привычное и от того кажущееся прекрасным.

Доктор ехал на своем велосипеде. Подождал, пока автобус, вздохнув, отъедет, и направился сквозь грязь к церкви.

Заметив пациента, вмиг надел на лицо улыбку, помахал одной рукой, а подъехав и едва взглянув на Константина, тотчас произнес радостно:

– А глаз-то у вас – здоровый. Меня не обманешь. Пойдемте, осмотрю вас, разумеется, но сразу вижу: ничего трагичного не наблюдаю. Уж мне-то поверьте! Я уж стольких похоронил пациентов – смерть лучше жизни чую.

В доме их встретил мрачный отец Тимофей.

С тех пор как отец Константин заболел, старик ходил печальный и, если это было возможно, отказывался от любых разговоров. Ариадне чудилось: настоятель только телом здесь, а душой находится в каком-то ином месте, где исполняет некое важное Служение. Откуда взялось это ощущение, Ариадна объяснить не могла, но было оно твердым и очевидным.

– Ариадна, встреть гостя! – крикнул отец Тимофей. И тотчас отправился к себе в комнату молиться, бурча под нос. – При чем тут врачи? При чем?

Доктор весело осмотрел отца Константина, приговаривая все время:

– А как горлышко у нас? Хорошо горлышко, ох хорошо! А сердечко как? Послушаем! Отличное у нас сердечко! А легкие как? Не стали ли тяжелыми? Прекрасные легкие! Без хрипов…

Доктор говорил хорошие слова, обнадеживающие, даже радостные. Но они не успокаивали, а почему-то только раздражали.

Константин не хотел себе признаваться в правоте слов настоятеля, однако ему тоже казалось, что доктор тут ни при чем. А кто при чем? Он знал – Кто. Но не понимал – за что его решили забрать так рано и, главное, что необходимо делать, чтобы Он изменил решение. Да и возможно ли такое?

Между тем доктор, не снимая с лица улыбки, прописал лекарства и уколы. Выпив чая и съев пару сосисок, эскулап оседлал свой велосипед и уехал, пообещав непременно заглядывать.

Ариадна проводила врача и вернулась к отцу Константину.

– Надо вам что-то, батюшка? – спросила участливо.

Отец Константин повернул к ней заплаканное лицо. Слезы, словно бы неохотно, наполняли глаза, но не выливались из них, отчего глаза казались неестественно огромными и ясными.

Ариадна сделала шаг – утешить. Но тут же поняла, что отец Константин не нуждается в утешении.

Константин попросил включить телевизор без звука. Передавали футбол. Ариадна знала: вид целеустремленно бегающих по полю человечков всегда успокаивал Константина.

Она постояла еще немного, как бы убеждаясь в собственной ненужности, и вышла.

На кухне сидел Тимофей и сосредоточенно, тщательно намазывал масло на хлеб.

– Доктор сказал… – начала было Ариадна.

Но отец Тимофей перебил ее:

– Ничего твой доктор не понимает в болезни, – вздохнул и произнес печально: – Главное: и я не понимаю. Почему Константин уходит? Ведь должен был я… Почему…

В дверь раздался робкий звонок. Пришел Сергей, ставший звонарем.

С тех пор как Сергей ушел со своего молокозавода, он не просто изменился, но стал другим: так вода, превращаясь в лед, не меняя своего содержания, меняет свою суть.

И дело было даже не в том, что Сергей сильно изменился внешне: отрастил бороду, вечные свои спортивные брюки и куртку сменил на костюм и рубашку с галстуком, утверждая, что к колоколам надо относиться уважительно. Но главное, в нем появились спокойствие и уверенность человека, который сумел выползти из суеты на Свет Божий, отряхнуться, оглядеться и двинуться в путь по той единственной дороге, которая приносит открытия, а значит, счастье.

– Умирает батюшка, что ли? – спросил Сергей спокойно, словно о чем-то будничном.

Ариадна зарыдала.

– Не пойму я, – вздохнул отец Тимофей. – Почему он? Разум мой не понимает, душа не принимает… Не должно так быть. Ну никак не должно.

Сергей улыбнулся умиротворенно:

– Так смерти ж нет. Ибо сказано: «Я есмь воскрешение и жизнь: верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в меня, не умрет вовек».

Отец Тимофей вздохнул:

– Так все. Так. – Старик неожиданно запрокинул голову и начал читать:

Когда мне скажет мой Господь: «Умри!»
Как хорошо бы, с ним совсем не споря,
Сомкнуть глаза и ощутить внутри
Великое таинственное море.

Уже не надо ни ушей, ни глаз —
Душа полна неведомою силой.
И ясно чувствует в свой высший час.
Что Вечность здесь. Она ее скопила.

– Хорошо как, – вздохнула Ариадна. – Миркина?