Широкий и прямой проспект, запруженный грузовиками, тягачами, танками, артиллерией и легковыми машинами, ближе к вокзалу раздавался в стороны. Пространство рядом было расчищено от руин, и получившуюся огромную площадь занимал бескрайний палаточный лагерь, а сам Сен Лазар - лишённое крыши старое каменное здание с высокими узкими окнами и арками - встроили в новый бесформенный комплекс из серого железобетона. Его крыша ощетинилась красными флагами и колючей проволокой. Новострой тяжело наваливался на старый вокзал и поглощал его, как огромный серый слизень.
Отсюда круглосуточно отправлялись эшелоны - десятки, если не сотни. Одни прибывали, привозя раненых и то, что ещё можно было починить, другие увозили на фронт людей, технику, продовольствие и ещё тысячи мелочей, без которых армия функционировать не может. Конвейер. Гигантская фабрика по производству трупов, гильз, горелого металла и победы.
Улица расширялась и делилась на потоки, которые поначалу были обозначены разметкой, а затем отделялись друг от друга высокими бетонными стенами, на которых висели огромные указатели. Белые буквы на красном фоне гласили "Техника", "Солдаты и сержанты", "Офицеры", "Грузы", "Медикаменты" и ещё где-то с пяток направлений, рассмотреть которые я так и не смог. Всё это очень напоминало старую добрую пробку.
Я попытался сунуться в ряд к офицерам, но один из них - усатый хмырь с изборождённым нездоровыми морщинами жёлтым лицом и погонами старлея меня остановил:
- Куда? Вам, товарищ младший, - он выделил это слово интонацией, - лейтенант, нужно в солдатский ряд.
Целый час пришлось провести в просторном бетонном "загоне", очень похожем на шлюз. Он был освещён тусклыми бледными лампами, висевшими прямо под высоким потолком, с которого постоянно капало. Красная надпись на потрескавшихся от сырости стенах гласила, что мы оказались не абы где, а в зале ожидания. Солдаты стояли или сидели на вещмешках, сержанты ходили туда-сюда, курили и потихоньку переговаривались.
Наконец, ворота открылись, и люди, мгновенно построившись, побежали вперёд, к вагонам, подгоняемые сержантскими криками, игравшими, скорей, ритуальную роль, - и без них механизм работал безукоризненно.
Я тоже побежал, инстинктивно прибившись к кучке отпускников, среди которых оказался ещё один младший лейтенант - круглый, мордастый, усатый и, даже на расстоянии, похожий на типичного прапорщика из анекдотов.
В нос ударил типично железнодорожный запах: угольный дым, ржавчина и сырой металл. Мы шумной толпой вывалились на крытую платформу - единственное, что уцелело от старого Сен Лазара. По крыше из зелёного пластика барабанил дождь, стекая внутрь ручейками из небольших рваных дыр, в которые было видно серое небо.
Где-то далеко гудел на высокой ноте невидимый отсюда скоростной электровоз.
Нам предстояло ехать в побитых жизнью и бомбёжками товарных вагонах: их стены из старого трухлявого дерева носили многочисленные следы осколочных попаданий. Люди набивались в них без всякого расписания, совсем как в общественный транспорт, поэтому мне очень пригодились уроки езды в московских автобусах. Проложив локтями путь через густую толпу солдат, нанюхавшись пота и химической дряни, которой травили платяных вшей, получив несколько раз по морде автоматными стволами и прикладами, я всё-таки залез внутрь и сумел даже занять достаточно удобное место в углу вагона - на цинковом ящике.
Люди всё ломились и ломились внутрь, пока какой-то зычный голос снаружи не заорал:
- Куда прёте, черти?! Первые вагоны почти пустые! Давай туда! Сержанты, командуйте!
Но, несмотря ни на что, солдаты всё-таки натолкались в вагон, как кильки в банку, отчего сразу же стало жарко и душно. Я высматривал в толпе прапорщика-отпускника, но так и не смог найти: видимо, попал в другой вагон. Солдаты с гомоном и лязгом металла располагались внутри, а я смотрел наружу через щель в досках. Там были видны закрывавшиеся ворота, у которых стоял патруль с красными повязками комендатуры и железнодорожные чины в неизменной серо-красной форме, за которую их называли эсэсовцами.
Гул нарастал, пока состав, дёрнувшись так, что я едва не упал с насиженного места, не тронулся в путь. Из динамиков послышалось искажённое металлом "Прощание славянки".
В противоположном конце вагона неожиданно заиграла гармонь: кто-то пробежался пальцами по клавишам и сходу взял какой-то забористый мотивчик, от которого ноги сами начинали притопывать. Я слышал, что в армии была специальная должность ротного гармониста и считал её бесполезной, но сейчас поменял мнение.
Простая бесхитростная музыка очень хорошо поднимала настроение. Солдаты подались к гармонисту, что-то громко обсуждая.
- А можешь "с боем взяли"? - спросил кто-то, перекрикивая стук колёс и громкий гул электровоза.