Союз нерушимый…

– Вот что, товарищ младший лейтенант, – офицер поспешно убрал ладонь, я заметил краем глаза, что он вытер её о штаны. – На время полёта назначаетесь старшим в этом отряде. Следите, чтоб солдаты не спёрли чего-нибудь или не убились. Отвечаете за подчинённых головой.

– Есть быть старшим по отряду! – отчеканил я, вытянувшись во фрунт.

– Вольно, – усмехнулся капитан и отправился ближе к кабине самолёта, где, как я слышал, звенело стекло.

Я вернулся к своим новым подопечным, которые заняли свои места и пристегнулись ремнями к креслам, и о чём-то вполголоса переговаривались – тихие, зашуганные, будто школьники.

Несоразмерно большие кепки с красными звёздочками постоянно спадали на глаза. Вся остальная форма тоже была велика: оно и понятно – этим щеглам ещё дозревать и дозревать. Я почувствовал какую-то отеческую жалость к этим ребятам, и плевать, что скоро они превратятся в машины для убийства. Сейчас это были практически дети, которых вытащили из бассейна с раствором, дали форму, ружьё и сказали слушаться людей в фуражках. Базовые умения им, разумеется, имплантировались, но это были не полноценные слепки личности, как в КГБ, а всего лишь знания, которые ещё предстояло отработать на многочисленных тренировках, примерить к возможностям собственного тела и превратить, наконец, в опыт. А до того все их навыки были как новенький учебник в портфеле первоклассника.

Опытные сержанты, которых вызывали в Москву для апгрейда, выглядели совсем по-другому. Они сразу же, стоило очутиться в жёстком металлическом кресле и пристегнуться, надвинули козырьки на глаза и провалились в сон. Могучие, широкоплечие, с кучей наградных планок. У одного – с седыми волосами на висках – на груди висел орден боевого Красного Знамени.

– Бойцы! – громко сказал я, подойдя поближе. Солдаты испуганно воззрились на меня, очень похожие на сурикатов – большие глаза, большие головы, одинаковые из-за формы и стрижки лица. Сержанты моментально проснулись и надели головные уборы как положено. – Переходите в моё распоряжение. Сидите! – я остановил жестом бойцов собиравшихся вставать. Всё-таки командовать я решительно не умел. Даже хорошо, что я именно практикант-младлей – самый бесполезный человек в армии.

Трап с гудением закрылся, скрыв серебристую в лучах прожекторов бетонку, я торопливо занял своё место и пристегнул ремни.

Усиливающийся шум двигателя, небольшая встряска, разгон. Пол кренится в сторону, чуть потрескивают тросы, едва слышно гремят внутренности контейнеров и ящиков. Мимо меня с грохотом проносится промасленное жестяное ведро, солдаты провожают его взглядами. Несколько раз закладывает уши, и я зеваю, заражая своим примером окружающих. Наконец, высота набрана, курс выровнялся, и вдалеке гаснет рыжая надпись: «Пристегнуть ремни».

– Ну что, бойцы? – спросил я, открывая вещмешок и извлекая из него свои сокровища. – Перекусим?

Солдатики оживились, сержанты тоже.

Мы расположились вокруг УАЗа, я расстелил на капоте бумажный «Советский спорт» и разложил свои деликатесы. Сержанты, переглянувшись, добавили своё.

– Алё, орлы! – один из них, тот, что был повыше, с бульдожьей челюстью, сединой и орденом БКЗ, прикрикнул на солдат. – Не спать. Товарищ лейтенант вон какую жратву на вас изводит, а вы ему хлеба с опилками пожалели?

Бойцы подчинились и разбавили мои яства своими скудными пайками – хлеб, галеты, химическое повидло, вызывавшее язву, и полностью искусственная тушёнка, на этикетке которой улыбалась нарисованная жизнерадостная хрюшка. «При создании тушёнки ни одно животное не пострадало», – улыбнулся я своим мыслям и принялся за еду.

Как старшему, мне выдали больше всего бутербродов с шикарной кооперативной ветчиной. Я быстро и жадно их съел, но удовольствие изрядно попортил солдатский хлеб, после которого во рту остался привкус ёлки.

– Что надо сказать товарищу лейтенанту? – спросил сержант, когда мы закончили есть. Я едва не рассмеялся: моя воспитательница в детском саду говорила те же слова с теми же интонациями.

– Спа-си-бо! – прогорланили бойцы.

Над корпусом БТР в носу самолёта выросла чья-то голова в фуражке и, проверив, всё ли в порядке, скрылась.

– А теперь – сидеть на месте и не отсвечивать, – приказал я и, как следует затянув ремни, дабы не упасть во время посадки, провалился в крепкий сон, прерываемый лишь звоном стекла с «офицерской» стороны.

Сквозь сон я почувствовал, как мы снижаемся, и дёрнулся, мгновенно просыпаясь. Предупреждающая надпись снова загорелась, но я и мои люди были готовы.

Корпус затрясся, передавая эту дрожь через сиденья всему моему телу. Мелко застучали зубы, самолёт неожиданно резко сманеврировал и, если бы я не пристегнулся, то совершенно точно пролетел через весь салон и встретился головой с бронированным корпусом. По той же траектории, что и недавнее ведро, прокатилась пустая бутылка из-под армянского коньяка, но её солдаты почему-то проигнорировали.