Сойка-пересмешница

Тогда ни у одной из сторон не будет каких-либо причин убить меня. И Пит? Если мятежники победят, то это будет губительно для него. Если выйграет Капитолий, кто знает? Может быть, нам обоим разрешат жить - если я буду играть правильно - чтобы смотреть Игры дальше...

Картинки проносятся в голове: копье, пронзившее тело Руты на арене, Гейл, висящий без сознания на столбе для порки, засеянная трупами пустошь, оставшаяся от моего дома. И зачем? Зачем? Так как моя кровь разгорячилась, я вспоминаю и другие вещи. Мой первый проблеск восстания в Дистрикте 8. Победители, взявшиеся за руки в ночь перед Двадцатипятилетием Подавления. И как бы случайно это не было, моя стрельба в сторону силового поля на арене.

Как нуждалась я быть поселенной глубоко в сердце моего врага.

Я вскакиваю, опрокидывая коробку с сотней карандашей, которые рассыпались по полу.

- Что это? - спросил Гейл.

- Перемирию не бывать.

Я опускаюсь, возясь, поскольку пихаю простые карандаши обратно в коробку. - Обратного пути нет.

- Знаю.

Гейл подбирает горсть карандашей и, стуча ими по полу, выравнивает их.

- Какова бы не была причина, заставившая Пита сказать такое, он неправ.

Глупые карандаши не хотят засовываться в коробку, и от расстройства я ломаю несколько из них.

- Я знаю. Дай. Ты ломаешь их.

Он забирает у меня коробку и снова наполняет ее быстрыми, стремительными движениями.

- Он не знает, что они сделали с Двенадцатым. Если бы он смог увидеть, что от него осталось..." - начинаю я.

- Китнисс, я не спорю. Если бы я мог нажать на кнопку и так убить всех, кто работает на Капитолий, я бы сделал это

Без колебаний.

Он опускает последний карандаш в коробку и закрывает крышку. - Вопрос в том, что собираешься делать ты?

Оказывается вопрос, снедающий меня изнутри, всегда имел один возможный ответ. Но понадобилась

уловка Пита, чтобы я поняла это.

Что я собираюсь делать?

Я делаю глубокий вдох. Мои руки взлетают вверх, как будто вспоминая черно- белые крылья моего платья, данного мне Цинной. Покой настигает меня.

- Я собираюсь стать Сойкой-пересмешницей.

.

3

Глаза Лютика, отражали слабое свечение безопасного светильника за дверью, так как он лежал в изгибе рук Прим, ушедшей, отгородившись от всего, в работу с самого вечера, да так и уснувшей .Она близко прижалась к матери.

Спящие, они выглядели в точности так же, как в утро жатвы, когда меня отобрали на мои первые Голодные Игры. У меня есть собственная кровать, потому что я отдыхаю и потому что никто не сможет спать со мной из-за моих кошмаров и метаний во сне. Проворочавшись несколько часов, я, наконец-то, признала, что это будет бессонная ночь. Под внимательным взглядом Лютика, я на цыпочках прошла по холодному полу к комоду.

В среднем ящике была моя казенная одежда. Все носили серые брюки и рубашки, рубашку заправляли на талии. Под одеждой у меня были некоторые вещи, которые я забрала с арены. Моя брошка с сойкой-пересмешницей. Подарок Пита, золотой медальон с фотографиями мамы, Прим и Гейла внутри. Серебряный парашют с втулкой для нарезания деревьев и жемчужина, которую Пит дал мне за несколько часов до того, как я разрушила силовое поле.

Дистрикт 13 конфисковал мой тюбик с кожной мазью для использования в больнице и мои лук и стрелы, потому что только охрана имеет разрешение на оружие. Они в полной сохранности в оружейной.

Я чувствую, как мои пальцы смыкаются на парашюте и скользят внутрь, смыкаясь на жемчужине.

Я сажусь на кровать, поджав под себя ноги, и снова и снова касаюсь гладкой радужной поверхностью жемчужины о мои губы. По некоторым причинам меня это успокаивает. Прохладный поцелуй от самого дарителя.

- Китнисс? - прошептала Прим. Она проснулась и глядела на меня сквозь тьму. - Что случилось?

- Ничего. Просто плохой сон. Иди спать.

Это получается автоматически. Держать Прим и мою мать в неведении о некоторых вещах ради

их защиты. Осторожно, чтобы не разбудить мать, Прим встает с постели, берет Лютика, и садится рядом со

мной.

Она касается своей рукой моей руки, которая все еще сжимает жемчужину.

- Ты холодная.

Беря запасное одеяло перед кроватью, она обертывает им нас троих, окутывая меня своим теплом, а также жаром шерсти Лютика.

- Ты могла бы сказать мне, знаешь ли. Я умею хранить секреты. Даже от мамы.

Она действительно изменилась за это время. Маленькая девочка, с блузкой,торчащей сзади как утиный хвостик, та,кому

необходима была помощь, чтобы достать тарелки, и та кто умоляла сходить посмотреть на глазированные торты в окне пекарни.

Время и горе заставило ее подрасти слишком быстро, как мне кажется, превратится в молодую женщину, которая сшивает кровоточащие раны и знает, что наша мама может слышать слишком много.

- Завтра утром я собираюсь согласиться стать Сойкой-пересмешницей, - говорю я ей.

- Потому что ты хочешь или потому что тебя вынуждают? - спрашивает она.

Я легко рассмеялась.

- Думаю, и то, и другое. Нет, я хочу. Я должна, если это поможет мятежникам победить Сноу.

Я сжимаю жемчужину в своем кулаке ещё сильнее.

- Это просто... Пит.

Я боюсь, что, если мы выиграем, мятежники казнят его, как предателя.

Прим думает над этим.