Сойка-пересмешница

Никто не выдал нас с Гейлом. Ни Плутарх, с чьим авторитетом мы не считались. Ни Боггс с его сломанным носом. Ни насекомые, которых мы повели в огонь. Ни Хеймитч — нет, подождите-ка. Хеймитч убийственно улыбается мне и ласково говорит: — Точно, мы же не хотим потерять нашу маленькую сойку, когда она наконец-то начала петь, — я отмечаю для себя, что нельзя оставаться с ним наедине в одной комнате, потому что он точно подумывает отомстить мне за то, что я сняла наушник.

— Итак, что еще вы задумали? — интересуется президент.

Плутарх кивает Крессиде, которая занимается пропо.

— У нас есть несколько ужасающих кадров, на которых запечатлена Китнисс в госпитале Восьмого. Это должно быть другое пропо с главной темой "Потому что вы знаете, кто они на самом деле и что они делают”. Мы сосредоточимся на том, как Китнисс общается с пациентами, особенно с детьми, на подрыве больницы и обломках планолета. Мессалла уже монтирует. Также мы задумываемся об отрывке о сойке. Нарезка из самых ярких моментов Китнисс вперемешку со сценами мятежных восстаний и кадрами войны. Мы называем его "Огонь приручен”. И еще Фалвия поделилась с нами гениальной идеей.

На лице Фалвии начинает появляться то самое полный-рот-кислого-винограда выражение, но она справляется с ним.

— Что ж, не знаю, насколько моя идея гениальна, но я подумала, что мы могли бы сделать серию роликов под названием "Мы Помним". В них мы бы отдали дань погибшим трибутам. Маленькой Руте из Одиннадцатого или пожилой Мэг из Четвертого. Смысл в том, что каждый из этих отрывков мы могли бы нацелить на какой-то конкретный дистрикт.

— Чтобы отдать дань своим трибутам, — говорит Плутарх.

— Это потрясающе, Фалвия, — искренне восклицаю я. — Это идеальный способ напомнить людям, за что они воюют.

— Полагаю, это должно сработать, — соглашается она. — Я подумала, что мы могли бы привлечь и Финика, рассказать его историю. Конечно, если это его заинтересует.

— Честно говоря, я не понимаю, как мы сможем сделать столько роликов серии "Мы Помним", — говорит Койн. — Вы можете начать делать их уже сегодня?

— Конечно, — отвечает Фалвия.

Одобрение ее идеи явно взбодрило ее.

Таким образом, Крессида сглаживает все конфликты в творческом отделе. Похвалила Фалвию за ее — и в самом деле — такую замечательную идею, и расчистила путь к работе над своим собственным видео-портретом Сойки-пересмешницы. Интересно то, что, Плутарх, похоже, не заинтересован в том, чтобы разделить похвалу. Ему нужно лишь, чтобы вся эта Атака в прямом эфире сработала. Я напоминаю себе, что Плутарх — Распорядитель Игр, а не член команды. Не пешка в Играх. Таким образом его ценность определяется не одним элементом, а общим успехом. Если мы выиграем войну, тогда Плутарх выйдет на поклон. И будет вознагражден.

Президент отправляет всех работать, поэтому Гейл катит меня обратно в госпиталь. Мы немного смеемся над тем, что все нас прикрывают. Гейл говорит, что никто из них не хочет казаться глупым, признавшись, что не смогли нас контролировать. Я проявляю к ним снисходительность, сказав, что они, скорее всего, не хотели ставить под угрозу нашу следующую возможную вылазку, ведь кадры получились отличными. Не исключено, что верны оба предположения. Гейл должен идти на встречу с Бити в Оружейную, поэтому я погружаюсь в полудрему.

Мне показалось, что я прикрыла глаза буквально на несколько минут, но открыв их, я вздрагиваю, обнаружив, что в нескольких шагах от моей кровати сидит Хеймитч. Выжидая. Может быть — если верить часам — на протяжении нескольких часов. Я думаю о том, чтобы позвать сестру, но рано или поздно я все равно встречусь с ним лицом к лицу.

Хеймитч наклоняется ко мне и болтает прямо перед моим носом чем-то тонким и белым. Сфокусироваться на нем очень тяжело, но я догадываюсь, что это. Он бросает его на простынь.

— Это твой наушник. Я дам тебе еще один шанс надеть его. Если ты снова вытащишь его из своего уха, я снабжу тебя вот этим, — он показывает мне какой-то металлический предмет, который явно одевают на голову, и я тотчас же нарекаю его кандалами для головы. — Это альтернативное аудиоустройство, которое оборачивается вокруг твоей головы и защелкивается под подбородком, а открывается ключом. И только у меня будет этот ключ. И если ты вдруг окажешься настолько умной, чтобы суметь его снять, — Хеймитч кладет этот хомут для головы на кровать и берет в руки маленький серебристый чип, — я прикажу им имплантировать вот это в твое ухо, чтобы я мог разговаривать с тобой двадцать четыре часа в сутки.

Хеймитч круглосуточно в моей голове. Это ужасно.

— Я больше не буду вытаскивать наушник, — бормочу я.

— Прости, что? — переспрашивает он.

— Я больше не буду вытаскивать наушник! — повторяю я так громко, что бужу половину госпиталя.

— Ты уверена? Потому что меня устроит любой из трех озвученных вариантов, — говорит он мне.

— Я уверена, — отвечаю я.

Зажимаю наушник в одной руке, а свободной швыряю хомут прямо ему в лицо, но он легко ловит его. Он явно ожидал, что я его кину. — Что-то еще? — Хеймитч поднимается.

— Пока ждал… я съел твой обед.