Сойка-пересмешница

— Все, что нам нужно, это выманить его на открытое пространство, — говорит Гейл. — Тогда один из нас сможет подстрелить его.

— Разве он еще появляется на публике? — спрашивает Пит.

— Не думаю, — отвечает Крессида. — По крайней мере, во всех своих последних выступлениях он был в поместье. Даже до того, как повстанцы вторглись сюда. Полагаю, он стал более бдительным после того, как Финник раскрыл его преступления в прямом эфире.

Верно. Теперь не только все Тигрисы Капитолия ненавидят Сноу, но и целая паутинка людей, которые знают, что он сделал с их друзьями и родственниками. Теперь нам понадобиться что-нибудь граничащее со сверхъестественным, чтобы выманить его. Что-нибудь вроде…

— Готова поспорить, он выйдет за мной, — произношу я. — Если бы меня поймали. Он бы захотел придать этому как можно больше огласки. Он бы захотел казнить меня на парадной лестнице своего дома. — Я жду, пока до остальных дойдет смысл сказанного. — И тогда Гейл сможет пристрелить его из толпы.

— Нет, — Пит качает головой. — У этого плана слишком много альтернативных концовок. Сноу может решить оставить тебя и выпытывать из тебя информацию. Или казнить публично, сам при этом не присутствуя. Или убьет внутри поместья и выставит на всеобщее обозрение твой труп.

— Гейл? — обращаюсь я.

— Оставим это на крайний случай, — говорит он. — Если ничто не другое не поможет. Продолжаем думать.

В последовавшей тишине мы слышим тихие шаги Тигрис над головой. Должно быть, время закрытия. Она запирает дверь, возможно, закрывает ставни. Несколько минут спустя панель на верху лестницы отодвигается в сторону.

— Поднимайтесь, — зовет скрипучий голос. — У меня для вас есть еда.

Впервые с нашего прибытия она заговорила с нами. Не знаю, то ли это все естественно, то ли годы тренировок, но что-то в ее манере говорить напоминает кошачье мурлыканье.

Поднимаясь по ступенькам, Крессида спрашивает:

— Тигрис, ты связалась с Плутархом?

— Не было возможности, — она пожимает плечами. — Не волнуйтесь. Он поймет, что вы в укромном месте.

Волноваться? Да я испытываю невообразимое облегчение от новости, что мне не будут раздавать — а следовательно, мне не придется нарушать — прямые указания из Тринадцатого. Или выстраивать жизнеспособную защиту в оправдание тех решений, которые я приняла за последние пару дней.

В магазине на прилавке лежат несколько зачерствелых ломтей хлеба, кусок заплесневелого сыра и полбутылки горчицы. Это напоминает мне о том, что в эти дни не все в Капитолии могут набивать животы. Я чувствую себя обязанной рассказать Тигрис о наших съестных припасах, но она лишь отмахивается.

— Я почти ничего не ем, — говорит она. — Только сырое мясо.

По-моему, она слишком вошла в роль, но я не задаю лишних вопросов. Я лишь соскребаю плесень с сыра и делю между нами еду.

Во время еды мы смотрим последний выпуск новостей Капитолия. Правительство сузило круг выживших повстанцев до нас пятерых. Предлагаются внушительные награды за информацию о нашем местонахождении. Они особо подчеркивают то, как мы опасны. Показывают нашу перестрелку с Миротворцами, вырезав кадры, на которых переродки отрывают их головы. Отдают дань женщине, лежащей там, где мы ее оставили с моей стрелой в ее сердце.

Кто-то, однако, подправил ей макияж для камер.

Повстанцы позволяют трансляции Капитолия идти непрерывно.

— Было ли сегодня какое-нибудь заявление от повстанцев? — спрашиваю я Тигрис. Она качает головой. — Сомневаюсь, что Койн знает, что делать со мной теперь, когда я, оказывается, жива.

У Тигрис вырывается хриплый смешок.

— Никто не знает, что делать с тобой, девочка.

Затем она заставляет меня взять пару меховых леггинсов, несмотря на то, что я не могу заплатить за них. Это такой подарок, от которого нельзя отказаться. И, вообще-то, в подвале жутко холодно.

После ужина, внизу, мы продолжаем мозговой штурм. В голову не приходит ничего хорошего, мы сходимся в одном, что не можем и дальше идти группой из пяти человек, и что мы должны проникнуть в поместье президента до того, как я превращу себя в наживку. Чтобы избежать дальнейших споров, я соглашаюсь с последним пунктом. Если я решу сдаться, мне не потребуется чьего-либо разрешения или участия.

Мы меняем повязки, пристегиваем Пита к его перилам и укладываемся спать. Спустя несколько часов, я просыпаюсь и становлюсь невольным свидетелем тихой беседы. Пита и Гейла. Я не могу не подслушать.

— Спасибо за воду, — произносит Пит.

— Не за что, — отвечает Гейл. — Я и так просыпаюсь каждые десять минут.

— Чтобы убедиться, что Китнисс все еще здесь? — спрашивает Пит.

— Что-то в этом роде, — признается Гейл.

После долгой паузы Пит снова заговаривает.

— Забавно то, что сказала Тигрис. О том, что никто не знает, что делать с ней.

— Ну, мы никогда не знали, — произносит Гейл.

Они оба смеются. Так странно слышать подобную беседу между ними. Будто они друзья. Коими не являются. И никогда не были. Хотя они и не враги.

— Знаешь, она ведь любит тебя, — говорит Пит. — Она сама сказала мне об этом после того, как тебя высекли.