Соглядатай

– Знаете, я на вас смотрю, и все мне сдается, что мы уже встречались когда-то. Вы до смешного похожи на одну даму, – она умерла от чахотки, – из-за которой я чуть не застрелился. Да, мы, русские, сентиментальные чудаки, но, поверьте, мы умеем любить со страстью Распутина и с наивностью ребенка. Вы одиноки, и я одинок. Вы свободны, и я свободен. Кто же может нам запретить провести вдвоем в укромном месте несколько приятных часов?

Она соблазнительно молчала. Он сел рядом с ней. Усмехаясь и тараща глаза, хлопая коленками и потирая ладони, он глядел на ее профиль.

– Вы куда едете? – спросила она.

Костенька сказал.

– А я вылезаю в… – Она назвала город, известный своим сырным производством.

– Ну что ж – я с вами, а завтра поеду дальше. Не смею ничего утверждать, сударыня, но у меня есть все основания думать, что ни вы, ни я не пожалеем…

Улыбка, бровь.

– Вы даже еще не знаете, как меня звать.

– Ах, не надо, не надо… Зачем нам имена?

– Все-таки, – сказала она и протянула ломкую визитную карточку. «Зонья Бергман».

– А я просто Костя, – Костя, и никаких. Так и зовите меня, – ладно?

Прелестная женщина. Нервная, гибкая, интересная женщина. Приедем через полчаса. Да здравствует жизнь, счастье, полнокровие! Долгая ночь обоюдоострых наслаждений! Полный ассортимент ласк! Влюбленный Геркулес!

Вернулся из вагона-ресторана пассажир, прозванный нами нелюдимом, и пришлось прервать ухаживание. Она вынула несколько любительских снимков и стала показывать: вот это моя подруга, а это очень милый мальчик, – его брат служит на радиостанции. Вот тут я отвратительно вышла. Это моя нога. А тут узнаете? – я надела котелок и очки. Правда, забавно?

Подъезжаем. Подушечка была возвращена с благодарностью. Костя выпустил из нее воздух и уложил ее. Поезд начал тормозить.

– Ну, до свидания, – сказала дама.

Энергично и весело он вынес оба чемодана, – ее, маленький, фибровый, и свой, благородный. Вокзал был насквозь пробит тремя пыльными солнечными лучами. Задремавший нелюдим и забытый букет незабудок поехали дальше.

– Вы сумасшедший, – сказала она со смехом.

Свой чемодан он сдал на хранение, но предварительно извлек оттуда плоские ночные туфли. Перед вокзалом стоял всего один таксомотор.

– Куда же? В ресторан? – спросила дама.

– Мы устроим ужин у вас, – нетерпеливо сказал Костя. – Получится гораздо уютнее. Мы сейчас поедем. Так лучше. Я думаю, он разменяет пятьдесят марок?.. У меня все крупные. Нет, впрочем, есть мелочь. Адрес, скажите адрес.

В автомобиле пахло керосином. Не будем портить себе удовольствие поверхностными прикосновениями. Скоро ли? Какой тихий город. Скоро ли? Становится невтерпеж. Эту фирму я знаю. Кажется, приехали.

Остановились у старого черного с зелеными ставнями дома. На четвертой площадке она остановилась и сказала:

– А что, если ко мне нельзя? Откуда вы знаете, что я вас к себе впущу? Что это у вас на губе?

– Лихорадка, – сказал Костя, – лихорадка. Ну же, отпирайте дверь. Забудем все на свете. Скорей. Отпирайте.

Вошли. Передняя с большим шкапом, кухня и маленькая спальня.

– Нет, погодите. Я голодна. Сперва поужинаем. Давайте сюда эти пятьдесят марок, – я заодно разменяю.

– Только, ради Бога, скорее, – сказал Костя, роясь в бумажнике. – Менять нет надобности, у меня вот как раз есть десятка.

– Что купить? – спросила она.

– Ах, все, что угодно. Умоляю только поторопиться.

Она ушла, – причем заперла за собой дверь на все замки. Предосторожность. Но чем можно было бы тут поживиться? Ничем. Посреди кухни лежит на спине, раскинув коричневые лапки, мертвый таракан. Над покрытой кружевом деревянной кроватью прибита к пятнистой стене фотография полнощекого завитого мужчины. Костя сел на единственный стул, торопливо сменил красные башмаки на принесенные туфли. Потом, спеша, скинул пиджак, отстегнул сиреневые подтяжки, снял крахмальный воротничок. Быстро пройдя на кухню, он вымыл под краном руки (уборной не было) и осмотрел в зеркале свою губу. Вдруг раздался звонок.

Он беззвучно засеменил к двери, посмотрел в глазок, но ничего не увидел. Стоявший за дверью опять позвонил, и было слышно, как звякнуло медное кольцо. Все равно не впустим. Дверь заперта, и ключа нет.

– Кто там? – вкрадчиво спросил Костя.

Надтреснутый мужской голос осведомился:

– Скажите, пожалуйста, госпожа Бергман вернулась?

– Нет еще, – ответил Костя, – а что такое?

– Несчастье, – сказал голос и выжидательно замер. Костя ждал тоже.

Голос продолжал:

– Вы не знаете, когда она будет? Мне сказали, что она должна сегодня вернуться. Вы, кажется, господин Зейдлер?

– А в чем дело? Я ей передам.

Голос откашлялся и сказал, точно по телефону:

– Тут говорит Франц Лошмидт. Вы передайте ей, пожалуйста… – Оборвался и нерешительно спросил: – Может быть, вы впустите меня?

– Ничего, ничего, – заторопился Костя, – я ей все передам. Так в чем же дело?

– Передайте ей, пожалуйста, что ее отец при смерти, он не доживет до утра, с ним был в магазине удар. Пускай она сразу придет. Когда, вы думаете, она вернется?

– Скоро, – ответил Костя, – скоро. Я передам. До свидания.