София решает жить

Поначалу ни у кого не было сомнений в том, что «вакцина молодости», которая еще совсем недавно называлась «вакциной приговоренных», это дело добровольное. Еще до выпуска вакцины ажиотаж был просто бешеным. Косметологи и пластические хирурги схватились за головы. К ним никто не шел, все ждали вакцину, откладывали на нее средства на случай, если она вдруг станет платной. Параллельно весь мир продолжал с придыханием следить за блогом Клары Дорн. А не превратится ли она в младенца со временем, повторив загадочную историю Бенджамина Баттона? Но Клара уверяла всех, что процесс остановился на самом выгодном для нее возрасте – когда все подростковые изъяны остались в прошлом, а первые заметные морщины еще не пожаловали.

Оставалась и горстка сомневающихся и атеистов, которые строили и подхватывали друг за другом различные неблагополучные сценарии развития. Но таких было меньшинство. Да и активничали они не особенно, пока не стало понятно, к чему все идет.

А шло все к тому, чтобы сделать вакцину обязательной для всех и начинать ее колоть чуть ли не с младенчества.

В начале следующего года вышла первая большая партия вакцин – бесплатная. Уже к лету укололось около шестидесяти процентов населения планеты. К осени цифра выросла еще. Естественно, меньше всего было сомневающихся среди людей в возрасте, которым особенно нечего терять, кроме своих седин. Мое поколение (25—30) тоже в большинстве своем не хотело даже одной ногой вставать на дорожку старения и активно прививалось. Сердобольные родители боялись, что вакцины не хватит на их чад, и активно прививали детей впрок. Никто не хотел наблюдать, как собственный ребенок перерастет родителя и умрет у него на руках от старости.

Умереть от старости стало позором. Никто (кроме самых прагматичных) не ожидал такого эффекта, но общество раскололось. Быть старым и больным стало стыдно.

Сначала я думала, что все мы дружно посмеемся над Кларой и даже покрутим у виска, как максимум, поразимся ее смелости – так открыто и нагло идти против природы. Да, у нее было оправдание, она думала, что неизлечимо больна. Было ожидаемо, что ее примеру последуют другие приговоренные. Но чтобы все поголовно! Здоровые, молодые, дети. Мир менялся так стремительно, так ошеломительно по щекам хлестала людская отвага (зачеркнуто, дурость), что мне порой хотелось то сгрести в охапку всех близких и спрятаться в бункере с криками «не троньте!», то выйти на улицу и подобно городской сумасшедшей цепляться к каждому встречному со словами «вы действительно собираетесь в этом участвовать?». Но все это происходило только у меня в голове, внешне я оставалась флегматично-равнодушной, продолжала жить и заниматься привычными делами. Позже я поняла, что пока внешние перемены не меняют твой постоянный уклад, они не так уж существенны. Иногда единственное, что мы можем делать, даже под угрозой надвигающегося апокалипсиса в виде ядерного взрыва или человеческой тупости, это жить свою жизнь, строить планы, следовать стремлениям.

Одна моя хорошая знакомая заболела неизлечимой формой рака за пару лет до апокалипсиса. Я наблюдала за ней с неуместным любопытством пытливого исследователя людских душ. Ей дали полгода. Что она будет делать? Я чувствовала себя варваром, приготовившимся к зрелищу. Последнее сражение на поле жизни, исход которого определен. Казалось бы, все теряет смысл, планы, мечты. У нее был только отрезок времени и деньги, которые она могла бы потратить на кругосветное путешествие, дорогие отели, лучшие рестораны и концерты любимых групп. Напоследок все самое лучшее. Но она продолжала работать и изо дня в день делала привычные вещи: ходила в магазин, на маникюр, даже покупала что-то из мебели в дом. Встречалась с друзьями и очень мало говорила о смерти. «Моя главная ценность в повседневности. Это жизнь. Настоящая. Кто-то считает, что живет только в отпуске, когда путешествует, видит море, солнце, меняет пейзажи перед глазами каждый день. Все это прекрасно, но большая часть моей жизни прошла в буднях: отстоять очередь за кофе, заправить автомобиль, забрать ребенка из школы, выиграть тендер, покурить на балконе, когда все заснут. Это то, что я хочу продолжать делать каждый оставшийся день. Быть как все. Соня, милая, цени это состояние, не жди чего-то особенного». Неужели у меня такой обреченный вид, подумала тогда я, раз меня подбадривает неизлечимо больная подруга.

Меня никогда не тянуло на ухищрения, к которым прибегали женщины, чтобы сохранить красоту или что-то изменить в своей внешности. Любое постороннее вмешательство, инъекция или наркоз казались излишними и рискованными. Да, иногда я прикидывала, как было бы здорово откачать лишний жир с боков, живота и бедер, но всерьёз не задумывалась об операции, даже при всей своей ненависти к спорту и диетам.