Содержанка

— Я ведь обещала, — сказала она. — А теперь письмо.

На ее ладонь лег сложенный металлический квадратик. Лида протянула его Эдику.

— Нет. — Его болезненно-желтоватые щеки загорелись, из-за чего он стал казаться совсем маленьким.

— Да в чем дело, Эдик?.. — Ив эту секунду она поняла. Черт! Она должна была догадаться, что это случится. — Это воры в законе? Они велели тебе отказаться?

Он кивнул, зло и одновременно пристыжено.

Вдруг в голову ей пришла очередная догадка.

— Серуха! Где Серука?

Он отвернулся. Не хотел, чтобы она видела его лицо. Пальцы его пересчитывали рубли в бумажнике, но при упоминании имени щенка все тело его поникло, плечи страдальчески опустились.

— Они забрали Серуху? — воскликнула Лида. — Воры забрали собаку, чтобы заставить тебя слушаться?

Эдик засунул бумажник в свой безразмерный карман.

— Гады, — прошипел он.

— Гады, — эхом повторила Лида.

Но только она догадывалась, что это сделал Алексей. Это он навязывал ей свою волю единственным известным ему способом.

— Гады, — снова сказала она и стиснула ладонь мальчика. — Ну ничего, я верну ее тебе. Не волнуйся.

Эдик пнул ногой холмик колотого льда, который переливался на свету, источая тысячу маленьких мерцающих радуг.

— Если они с ней что-то сделают, я их всех убью.

Лида опустила металлический квадратик в карман, в котором тихонько тикали золотые часы мужчины с сигарой, и побежала по скользкому снегу.

— Куань!

Молодая китаянка сперва удивилась, потом занервничала. Она спускалась по широкой лестнице «Триумфаля» и не заметила тонкую фигуру в тени через дорогу. У Куань была привычка каждый день, перед тем как стемнеет, выходить на прогулку в расположенный напротив гостиницы парк. Она заколебалась.

— Куань! — снова позвала Лида.

Китаянка двинулась в ее сторону, и Лида была благодарна за то, что не пришлось преследовать ее на ступеньках гостиницы. Синее пальтишко и большая серая уродливая шапка с отделкой из стриженого кролика придавали Куань достаточно бесформенный вид. Такую точно не назовешь украшением делегации. Тем не менее ладони Лиды вспотели. В гладком лице китайской девушки было что-то настораживающее, что-то такое, отчего возникало желание держаться от нее подальше. Целеустремленность была впечатана в ее черты, несгибаемая воля ярко светилась в ее глазах. Наверняка Чан восхищался ею.

Куань сложила перед собой маленькие ладони и вежливо поклонилась. Лида пренебрегла любезностью.

— Куань, — тоном, граничащим с грубостью, произнесла она. — Вы не могли бы передать Чан Аньло, что моя тетя заболела и поэтому мне нужно уехать? — Эти условные слова должны были предупредить его, чтобы он не приходил на встречу.

Девушка окинула ее изучающим взглядом, ее черные глаза при этом остались совершенно равнодушными. Лида подумала, понимает ли она вообще по-русски.

— Так вы передадите?

— Да.

— Спасибо.

В вечернем полумраке они стояли рядом, и их тени слились в одну, пока Лида, пошевелившись, не разъединила их. Голые деревья, раскачивая на ветру ветками, тыкали в них костлявыми пальцами.

— Куань, почему ты выдала Чана советским службам? Это ведь ты рассказала им про комнату на улице Райкова, верно?

В черных глазах не проявилось никаких чувств.

— Я не знаю значения слова «выдала», — произнесла Куань по-русски.

— Так поступают с врагами, а не с друзьями.

— Товарищ Чан — мой друг.

— Тогда относись к нему, как к другу.

Пустые глаза внезапно ожили, казавшееся застывшим тело неожиданно легко пришло в движение, когда Куань резко развернулась к Лиде.

— Оставь его в покое, фаньцуй!

Лиде было знакомо это слово, она слышала его тысячи раз в Цзюньчоу. Оно означало «иностранный дьявол».

Но Куань еще не закончила.

— Тебе он не нужен, — сказала она. — Есть много русских мужчин, которых ты можешь взять вместо него. Бери себе своего советского чиновника с волосами лисьего цвета. Такого же, как у тебя. А Чан Аньло оставь в покое. — Она стояла так близко, что Лида могла различить, как легонько дрожит уголок ее глаза. — Верни его Китаю, — прошипела Куань.

Йене проснулся от острого чувства голода. Не в животе. Исходило оно откуда-то из мозга, ползло по извилинам, поглощая его. Он попытался вспомнить, что ему снилось, но ночные образы уже уплыли из памяти, оставив 'После себя лишь голод и аромат духов, который он ощущал явственнее, чем сырой запах подземной камеры.

Сегодня должно прийти очередное письмо.

Йене перекатился на живот, чтобы не видеть свет от мутной голой лампочки, которая висела под самым потолком и никогда не выключалась, и уткнулся лицом в грязную подушку, настолько тонкую, что через нее чувствовались перекладины кровати. Сегодня очередное письмо. От дочки.