Он прикоснулся к ее щеке. Его пальцы замерли, и она прильнула, прижалась головой к его ладони. Слабый неясный шепот сорвался с ее уст, тихий вздох, вырвавшийся откуда–то из самой глубины, и вдруг, без предупреждения, его руки обвили Лиду. Он прижал ее к себе так сильно, что они оба не смогли дышать. Он сорвал с нее шапку, бросил на землю, обхватил ладонью ее затылок, запустив пальцы в густые волны волос. Тихий стон исторгся из его легких и скользнул по коже у нее на виске.
Так они и стояли. Без слов. Без поцелуев. Без приветствия. Забыв, где они. Они простояли так долго, что из невидимой в черной земле норки выбралась полевка и юркнула куда–то мимо их ног. Чан Аньло поднял голову и улыбнулся Лиде.
— Любимая, — тихо сказал он, — ты вернула мне душу.
Она поцеловала его. Вдохнула в себя его дыхание, ощутила вкус его языка. Услышала, как он изголодался по ней. Она почувствовала, что кожа ее снова ожила, хотя до этого мгновения даже не понимала, что она была мертва.
Они шли, обняв друг друга, соприкасаясь бедрами, чувствуя костями и мышцами, каково это — быть одним целым, а не двумя половинами. Они шли по испещренной пятнами траве, по утоптанному снегу по направлению к шатру, возле которого толкались толпы народа.
За несколько мгновений до того, как они уселись на расстеленное на земле пальто Чана, испещренное веселыми пятнышками пробивающегося между стволами деревьев солнца, недалеко от них через кусты прошагали мужчина в кожаных брюках и четверо детей, все худые, как веточки. Они собирали валежник. Чумазые ребятишки помогали мужчине укладывать сучья в связку у него за спиной, которая болталась там на кожаном ремне. По их пестрым одеждам и ярким шарфам Лида догадалась, что это циркачи. Чан приложил палец к губам Лиды. От юноши исходил запах чистоты и свежести. Она поцеловала узелок кожи на том месте, где когда–то был мизинец. Мужчина с вязанкой даже не заметил их, но его присутствия оказалось достаточно, чтобы развеять ощущение уединения, поэтому они поднялись, подобрали ее шапку и неохотно покинули свое убежище среди деревьев.
— Ты хорошо выглядишь, Лида. Это радует мое сердце.
— А ты выглядишь живым. — Она незаметно покосилась на него. — Меня это радует.
Он улыбнулся той сдержанной внутренней улыбкой, которую она так хорошо помнила.
— Как продвигается борьба в Китае? — спросила она.
— Есть много чего порассказать, но есть и много вопросов, — уклончиво ответил Чан.
Он крепко прижимал ее к себе, стараясь ступать короче, она же, наоборот, приноравливаясь к его походке, старалась шагать шире.
— Вопросы наподобие того, как ты попал в китайскую делегацию?
— И что было с тобой во время путешествия по русским степям?
— Ничего особенного.
— Лида, любимая, я все вижу в твоих глазах.
Они остановились на небольшом участке, покрытом снегом, и их взгляды пересеклись.
— А Куань? — тихо спросила Лида. — Она здесь ради Китая или ради тебя?
— А советский чиновник с волчьими глазами? Он часть твоего «ничего особенного»?
Они улыбнулись друг другу и выбросили все это из головы. Лида думала, что вспомнила о нем все, но она ошибалась. Забыла она ощущение перемены, которое охватывало ее рядом с ним, когда кровь в ее венах начинала густеть, а ход мыслей замедлялся. Теперь она стала больше походить на человека, которым стремилась быть.
— Никаких вопросов, — сказал он.
Она кивнула.
— Позже.
Он поцеловал ее волосы.
— Это «позже» настанет, обязательно.
Они продолжили путь в сторону цирка, двигаясь в ногу, но оттого, что он счел нужным заверить ее, что «позже» настанет, у нее в душе сразу же возникли сомнения. Горло ее сжалось, и на глаза навернулись слезы. Что могло пойти не так? Она здесь, рядом с Чан Аньло, его рука лежит на ее талии, их грудные клетки расширяются и сужаются одновременно, длинные мускулы его бедра растягиваются и сокращаются рядом с ее бедром, они разговаривают по–английски. Это было все, чего ей так хотелось все эти долгие дни, недели, месяц за месяцем. Но… что–то было не так.
Слова. Это они висели, как мельничные жернова, между ними. Как будто тела их помнили, но языки забыли и теперь были не в состоянии подыскать слова, которыми можно было бы поделиться. Она положила голову ему на плечо, прижалась ухом к его крепкой ровной ключице. Не обращай внимания на слова. Не задавай вопросов. Лучше слушай биение его сердца.
Они подошли к цирку. Край натянутого полотнища шумно хлопал на ветру, издавая звуки, похожие на щелчки хлыста. Из шатра появился мужчина в короткой, подбитой мехом куртке и рваных калошах, с деревянным молотком и пригоршней металлических колышков в руках. Поймав край полотнища, он опустился на колено и принялся приколачивать кольцо на конце троса к скованной льдом земле.
— Здесь животные есть? — спросил Чан по–русски.
— С задней стороны. — Человек из цирка даже не поднял головы.
— Спасибо.