4. Почему в Москву? Папа там. Подумай только, Алексей, папа в Москве, а не в какой–нибудь угольной шахте. Когда я узнала об этом, я готова была рыдать от счастья. Мне передали число: 1908. Сначала я подумала, что это год, но оказалось, что нет. Попков сказал, что это название секретной тюрьмы в Москве. Слава Богу, что у нас есть Попков!
Сегодня мы уезжаем. Как жаль, что ты не с нами. Будь осторожен, мой единственный брат. Если ты найдешь это письмо и решишь ехать в Москву, ты найдешь меня в полдень у храма Христа Спасителя. Я попытаюсь каждый день бывать там в это время.
С любовью… и злостью,
Лида».
Денег в конверте не было. Разумеется. Консьержки как никто умели вскрывать над паром запечатанные конверты. В советской России этот факт был так же известен, как и то, каким становится цвет снега в пригородах, когда ветер дует со стороны заводов. Все об этом знали. Кроме Лиды, похоже.
Деньги исчезли, и не существовало способа доказать, что они там когда–то были. Но сейчас это волновало его меньше всего. Алексей сидел на железной скамье в пустынном парке с красивыми фонарными столбами из кованого железа и допивал водку. Он хотел этой жидкостью выжечь густой комок, который застрял у него где–то пониже горла.
Мой любимый медведь.
Слава Богу, что у нас есть Попков.
Так писала она. Ну и черт с ним, с этим тупым казаком. Как, наверное, радуется сейчас эта скотина. То, что он был когда–то слугой в доме ее деда и перенес свою собачью преданность на Лиду, не дает ему права командовать и везти ее за семь верст киселя хлебать. В Москву! Он что, не понимает, насколько это опасно? Да и не может быть, чтобы Иене Фриис оказался там. Эта затея — страшная трата времени и денег. И что самое непонятное: как поступить ему? Остаться здесь, в Фелянке, дожидаясь их неминуемого возвращения, или же попытаться догнать их и вернуть обратно?
Неужели ты совсем не думаешь о том, что мучаешь меня?
Я думаю, сестренка. Я думаю.
Дело было в волосах. Густая и блестящая мягкая волна, ниспадающая на плечи, и несколько темных прядей, заколками собранных наверху в замысловатую прическу. Алексей узнал их сразу же, хотя поначалу не смог вспомнить, кто эта женщина.
Близился вечер, день был серым. Железно–серым, под стать железному городу, сказал себе Алексей с кривой улыбкой. Он шел по главной улице Фелянки, стараясь держаться подальше от пышных зданий и обходя кучи грязного снега, сваленного вдоль тротуара. Направлялся он в районы попроще, где уличные торговцы не заламывали таких цен на свои товары. Он устал. Чувствовал себя нездоровым и был ужасно голоден. Уже два дня он ничего не ел. В кармане у него лежало несколько рублей, но он не хотел их тратить.
Тогда–то Алексей и увидел эти волосы и длинную серебристую шубу, которая покачивалась, когда женщина двигалась. Она собиралась перейти оживленную дорогу, стоя в том месте, где снег был расчищен для прохода пешеходов. Женщина крутила головой в стороны, и на какой–то короткий миг их взгляды случайно встретились.
Соображал он медленно. Лихорадка и истощение сделали свое дело, и реакция Алексея замедлилась. Если бы он был сыт, если бы у него было что–то такое, что придало бы ему силы, прояснило мысли, возможно, все сложилось бы иначе. Посмотрев на Серова, женщина отступила от края дороги и так уверенно зашагала по замерзшему тротуару в его сторону, что он понял: ей что–то от него нужно.
— Вижу, у вас неприятности.
Не такого приветствия он ожидал. Женщина не улыбнулась, а принялась осматривать его сверху донизу, как какое–нибудь платье на вешалке. Тут–то он и вспомнил, кому принадлежали эти темные волосы. Это была жена начальника лагеря.
— Добрый день, — произнес Алексей. — Странно, что вы узнали меня. — Он провел рукой по щетинистой бороде. — Но вас, — галантно добавил он, — забыть невозможно.
Она посмотрела ему в глаза.
— Не лгите. Вы не сразу вспомнили, кто я.
— А вы наблюдательны, — улыбнулся он. — Прошу прощения, я болел.
— Это заметно.
— Вы же выглядите даже лучше, чем обычно.
— Просто прическу сменила. Нравится? — Она прикоснулась к уложенным прядям, и ее карминовые губы растянулись в ожидании комплимента.
— Очаровательно. — Он обвел жестом улицу. — Здесь это особенно заметно. Вы словно яркое пятно на фоне всеобщей серости. — Алексей внимательно осмотрел ее узкое ухоженное лицо и заглянул в глубоко посаженные глаза, как будто специально спрятавшиеся в тень. — Наконец–то на улицах Фелянки увидят, что такое элегантность.
Она засмеялась, но смех этот был искусственным, что было ясно обоим. Алексей догадался, что она лет на пять старше его, скорее всего, немного за тридцать, но в ней чувствовалась какая–то хрупкость, которая никак не сочеталась с яркой улыбкой и уверенной походкой. Он сунул руку в карман и выдернул те жалкие рубли, которые у него остались.
— Товарищ, — улыбнулся он, — для меня будет огромным удовольствием угостить вас чем–нибудь.
— Я ищу девушку, с которой вы были в Селянске.
— Ее здесь нет, — ответил Алексей.
— Я это уже сама поняла.
— А почему вы ею так интересуетесь?