Сочинитель

Вот и у Никиты этого был такой взгляд, что ему хотелось исповедоваться — а ведь он не сюсюкал со стариком, не искал его расположения, не панибратствовал с ним… Просто в глазах Кудасова было что-то настоящее, там бился какой-то живой нерв, камертонно реагировавший на фальшь и обман… Сильной энергетикой обладал Никита Никитич — настолько сильной, что Василий Михайлович в вечернем разговоре даже сам не заметил, как сболтнул кое-что лишнее о своей жизни… Пустяк какой-то сболтнул — нюанс, на который другой бы и внимание не обратил — а Кудасов, он вдруг посерьезнел, посмурнел глазами и очень тихо спросил: «Кто вы на самом деле, Василий Михайлович?…»

…Старик вдруг почти физически ощутил на себе тяжелый взгляд Кудасова — и не выдержал, встал тихо со шконки, подошел к раковине, смочил холодной водой виски… За ним словно наблюдали — дверь в «хату» вдруг открылась с тихим скрипом, и Василий Михайлович услышал негромкий голос дежурного милиционера:

— Кораблев, выйди…

Старик вздохнул, ссутулился на всякий случай и зашаркал к выходу — в коридоре его ждали дежурный в форме и какой-то плечистый плешивый крепыш в дорогом пиджаке, шелковой рубахе и лакированных штиблетах.

— Гости к тебе, — сказал дежурный, отворачиваясь от Василия Михайловича. — Ты переговори пока, а я через пару минут подойду…

«Вертухай» оглянулся и быстро ушел в дежурку — старик с крепышом остались одни посреди коридора. Лысый наклонился к Василию Михайловичу и забасил приглушенно:

— Ты, что ли, Кораблев?

— А что нужно? — пожал плечами старик.

Плешивый взял его за лацкан и легонько поддернул к себе:

— Слушай сюда, дед… Если жить хочешь — скажешь нам, кто тебя нанял, понял?

— Кому — вам? — оставаясь внешне спокойным, переспросил Кораблев.

Крепыш засопел, раздражаясь:

— Слышь ты, не выебывайся! Под придурка косишь? Мы тебя, пидораса на нитки расплетем, понял? Короче — думай до утра… Слышь — завтра с мусорами никуда не едешь, а вызовешь адвоката Бельсона, понял? Ему скажешь, кто тебя, падлу, нанял… Въехал, бля? Ты — курок, овца, бля, ты нам не нужен… Скажешь все — живи, сопи дальше в две дырки… Понял, бля? Адвокату скажешь, а ментам — ни слова, понял? Дальше — не твое дело. Не скажешь — из-под земли достанем, разорвем… Короче — ты покойник, понял?

Кораблев слушал молча и ничего не отвечал, хотя не понять плешивого был? трудно. Лихо, однако, ребятки Антибиотика работают, ничего не скажешь… И про «уличную» узнали… Вот тебе и РУОП — протекает, как таз дырявый… Крепыш помолчал немного, а потом, не дождавшись ответа, забубнил снова:

— Слышь — еще раз для усвоения — завтра вызовешь Бельсона, расскажешь ему все… Не скажешь — тебе пиздец, бля… На ломти пустим пидораса…

Плешивый слегка оттолкнул от себя Василия Михайловича и, резко повернувшись, пошел по коридору уверенной походкой. Старик смотрел ему вслед сузившимися глазами и давил в себе внезапно вспыхнувшее острое желание догнать этого бугая и раздавить ему кадык — плешивый бы даже понять ничего не успел, потому что он явно никогда раньше не сталкивался с настоящими профессионалами… Может быть, Кораблев и не выдержал бы — но его остановила мысль о Катерине… Да, конечно… Это — главное… Все остальное — потом, потом… Из дежурки выскочил вертухай, оглянулся воровато, подошел к Василию Михайловичу и молча втолкнул его обратно в камеру… Кораблев попил воды из-под крана, медленно прошел к своей шконке, сел…

«…Ну, вот и все, Вася… Похоже, что финиш… А чему, собственно, удивляться, я ведь ждал чего-то подобного, не думал только, что они так быстро успеют… Серьезные, однако, возможности у Антибиотика… Интересно, за что этот дежурный свиданку организовать подписался — наверняка ведь за ерунду какую-нибудь — за пару пузырей с шоколадкой… Тварь… Да, катится страна, сыпется все… Ладно, бог с ними. Может, выкручусь еще? Как? А, может, действительно Никитке этому открыться, попробовать вместе сыграть? Нет, иллюзии это… Не пойдет Кудасов на такое, не станет он Катерину отпускать — у него правда своя, ему заказчица нужна… он Катьку возьмет и наизнанку вывернет, чтобы до Антибиотика добраться… Взять — возьмет, а уберечь все равно не сможет… Нет, пустое это, нечего себе голову забивать… Надо все делать, как с самого начала решил… Может быть потом, после Сенной… Если будет это „потом“… Да, Вася, похоже, что отыграл ты свою партию… Глупо как получилось все… Ладно, на войне, как на войне… Надо чистое приготовить…»

Старик встрепенулся, слез с нар, аккуратно и не торопясь расстегнул пуговицы на рубашке, подошел к раковине и, стараясь не очень шуметь, начал намыливать тонкую ткань. Потом он несколько раз прополоскал рубашку, тщательно отжал ее, помахал ей в воздухе, стряхивая водную пыль… Утюга в камере не было, поэтому Кораблев разгладил влажную ткань руками, потом лег на шконку, а рубаху положил сверху, чтобы высушить ее своим телом. Задремал старик лишь под утро… И приснилась ему Прага…

* * *