Сочини что-нибудь

Кевин не видел в возвращении смысла. Кому охота возвращаться в такой подлый мир? Кому нужны почести от нечистых и мерзких людей? Он мог бы вернуться героем, но кому охота быть королем среди гнуси? Никто из мальчиков не хотел послужить живым доказательством тому, что система-пустышка работает. Если они сейчас выйдут, то их естественная тяга к девчонкам оправдает тех, кого они ненавидят. Капитан станет героем. Сидя здесь, они утешались мыслью, что разорят предков. Их семьи, общины лишатся последних штанов, оплачивая счета. Их поколение – поколение забастовщиков.

Кевин понимал: оставшуюся жизнь придется носиться с пеной у рта, что-то делать, а тут можно расслабиться. Сидеть запертым в лечебнице не так уж и плохо. Ему и не хотелось гонять на «Порше» со скоростью двести миль в час. Здорово было просто сидеть. Жизни в Шкодине сейчас было не больше, чем в Замше, и Кевин твердо решил о ней заботиться.

Он сам одевал ее и водил на уроки. В попытках научить ее физике сам освоил предмет. Он редко смотрел на календарь, не торопил время и не стремился оказаться где-то еще. Так был доволен. Жизнь очистилась от бешеной гонки в сторону будущего.

Кевин решил, что это хорошая тренировка. Так он готовился стать отцом, и так у него в голове постепенно созрело представление о том, как живут долго и счастливо. Еще он заметил иронию происходящего: родители упекли его в лечебницу, дабы спасти душу сына, а он обрел тут жизнь. Выяснил, что жизнь сама по себе хороша. Не надо превращаться в мультяшную пародию на себя.

Здесь, на высоте шести этажей, над бескрайними кукурузными полями, он ощущал себя не столько узником тюрьмы, сколько монахом в монастыре. Чуть ли не в раю.

* * *

В тот день Кевин, как обычно, усадил Шкодину на унитаз. После обильного обеда следовало подстраховаться. В туалете было так тихо, что Кевин слышал, как бу́хает мяч о бетонку на баскетбольной площадке. Стоя возле тесной кабинки, из которой торчали волосатые коленки Шкодины, он чувствовал себя неловко. Услышав же запах мочи, обрадовался – как бы по́шло это ни звучало. Шкодина сделала свое мокрое дело, и можно ее уводить.

Пока никто, кроме Шкодины, не слышал, Кевин Клейтон завел монолог-исповедь.

– Кроме побега, я иного пути не знаю. – Он пригладил Шкодине торчащие после удара током шипы волос. Смахнул со щеки муху. – Я сбежал от семьи. Мог бы и отсюда сбежать… – Он прислушался к журчанью мочи в унитазе. – Нас спасет время. – Шкодина пернула. Добрый знак. – Время спасает всех.

С отсутствующим видом он посмотрел на затяжку на черной футболке. Просунул палец, проверяя, большая ли дырка.

– Надо будет подлатать.

По-прежнему мускулистая, Шкодина сидела на толчке, втянув голову в массивные плечи.

– Без обид, – сказал он, – но беда гомосеков в том, что они не взрослеют.

Гомики не знают чувства собственного достоинства, потому их и не уважают окружающие. Педики ни разу не судили конокрадов, не зарубили сияющим мечом ни одного дракона.

Вздохнув, Кевин оторвал полоску туалетной бумаги; наклонив Шкодину, подтер ее. Глянул на бумажку – та была желтая. Выбросил, оторвал еще, и на сей раз, кроме следов мочи, заметил кое-что другое: бумага поблескивала радужной пленкой. Вазелин Кевин узнал сразу же. Его было много. Кевин подтер Шкодину снова и увидел мутные капли, вязкие – как те, что обнаружились внутри Замши.

Кто бы это ни сделал – Капитан или кто-нибудь из охраны, – он тоже выяснил, что Шкодина не мальчик.

* * *

Весной в одном из последних писем мать пожаловалась, что ее сад разоряют призраки мертвых песчанок. Песчанок, загубленных Кевином. Кевин навлек на их дом проклятье. Ночью призраки объявлялись в саду и поедали клубнику, уничтожали всходы салата. Нашествие мстительных призраков обрекло семью на голод. Это был бред на грани осознания того, что невозможно принять. Мать цеплялась за знакомую реальность: песчанки мертвы, ее сын – извращенец, но Капитан поправит дело.

Среди ответственных по этажу поползли слухи, будто лечебнице светит иск, разбирательство, хотя извне никто никаких действий не предпринимал.

Кевин представил картинку: мать рыдает, ноги у нее распухли, кровоточат. Несмотря на сплетни, расследования никто не начал, да Кевин и не ждал такового. Эта порочная система связала многих.

Вскоре Капитан объявил, дескать, ребята возобновят занятия. Бэтси пропала, это, конечно же, горе, но еще одна семейная пара пожертвовала лечебнице тело дочери. Девушка погибла в автокатастрофе.

* * *

Потребовалось время, но в конце концов подробности вскрылись – в суде: как узники в полной темноте скользили по веревке, как рыли могилу Замше голыми руками под сыплющими с неба хлопьями первого снега. Много позже, когда репортеры спросят у Кевина, что произошло, он ответит: те несколько недель стали самыми счастливыми в его жизни. Положив руку на Библию, он скажет нечто невообразимое. Перед судьей и присяжными он заявит: природа счастья в том, что мы познаем его, лишь утратив. Никто ему не поверит.