Сочинения в 2 т. Том 2

— Простите, «профессор»… Это — дело матерей. Я совсем о другом. Почему бы человеку не оторваться от этого проклятого колеса? Почему бы не сказать: я один на земле! Где вам… сидите, болтаете: «Родина»! — Он вдруг спохватился: — Я, впрочем, больше на самого себя злюсь. Сам точно такой…

Несколько минут мы сидели молча. В печке угасало пламя. Ночь все более густела за окном.

— Где твой браунинг? — спросил Савелий. И сразу очутился перед Андреевым. — В пиджаке?

Он повернулся к вешалке, начал шарить в одежде.

Илья вскочил из-за сто та, уронив костыль.

— Что это… расправа?! — закричал он испуганно и затрясся от страха и злости. Он снова стал заикаться и сразу охрип… — Т…так, понимаю, это — ост…торожность? З…значит, сначала дискуссия и сразу же админвыводы, а?

— Правильно, Савелий, — сказал я. — Это давно уже нужно было сделать. Еще документы посмотри.

— Я и сам покажу… к вашим услугам. — Он достал бумажник. — Здесь больше света, идите сюда.

Быстро наклонясь к печке, он вытащил сложенный вчетверо лист бумаги.

— Смотрите э…это ин…тересно…

И только Савелий протянул руку, листок полетел в огонь. Я бросился к печке, но Андреев замахнулся костылем. Савелий схватил его за плечи. Было однако поздно. В печке, на темном угольном жаре, белела только куча пепла…

— Что ты сжег?! — закричал Савелий, все еще тряся его за плечи. — Говори!

— Если так… и… надо же вас заинтересовать! Интрига, можно сказать, как у Ш…Шекспира.

В бумажнике мы ничего особенного не нашли. Было удостоверение о работе на фактории, профсоюзный билет и немного денег.

— Ты, видно, нервный человек, — неожиданно весело сказал Головач. — Возьми свои бумаги и постарайся с этим не шутить.

Я понял: он не уверился еще.

Илья засмеялся.

— Слушаюсь.

Он вернулся к столу, так, словно ничего не произошло, и уже через полчаса с жаром рассказывал нам об охоте на лисиц. Глядя со стороны на оживленное его лицо, я невольно подумал, что они действительно нелепы, наши придирки к этому больному человеку.

Ночью он снова бредил, часто просыпался, курил. Несколько раз он выходил на палубу, и как-то, проснувшись, я услышал тихий металлический стук. Я глянул вниз. Койка Ильи была пуста. Я тотчас же разбудил Савелия. Прислушиваясь, он сказал уверенно:

— Факт. Задумал что-то… Шпион — сволочь…

Мы вышли на палубу. Уже загоралась заря, дымчатый свет плыл по вершинам сопок.

Стук доносился сверху, со спардека. Приподнявшись по трапу, я увидел, что дверь радиорубки открыта. Мы не успели добежать до нее, как на пороге показался Андреев. Он остановился покачиваясь, протянув вперед руки. Глаза его были закрыты. В слабом утреннем свете лицо казалось почти зеленым.

Савелий взял меня за руку, тихо прошептал:

— Постой…

Илья шел мимо, не замечая нас. В его руках не было костылей, он только слегка прихрамывал на левую ногу. Тихонько мы шли за ним. Так, глядя прямо перед собой, он дошел до трапа, начал спускаться на палубу, но на последней ступеньке задержался и вдруг, прямо навзничь, рухнул вниз.

Когда мы подбежали к нему, оказалось, он спал. Лицо его было в крови от удара о палубу. Но он не проснулся. Мы отнесли его в каюту и уложили в постель.

— Надо осмотреть радиорубку, — сказал я Савелию. — Пойдем.

Здесь он зажег спичку, и мы вдруг увидели изломанные, разбитые приборы и сорванные провода. У меня захватило дыхание от изумления и гнева. Теперь мы окончательно были отрезаны от мира, и он это сделал, конечно, неспроста.

— Лунатик, ничего себе обвел…

— Надо сейчас же его запереть на замок, — сказал Савелий. — Сейчас же.

Он прыгнул через порог, но снизу тотчас грянул выстрел. Пуля со свистом ударила в железную стенку рубки.

— Назад! — крикнул я, хватая Савелия за руку. — Ты браунинг забыл. Там и ружье!

Мы захлопнули дверь, крепче задраили иллюминатор. — Так, внезапно, мы очутились в плену. Он мог спокойно ждать, пока мы выйдем, или выбить стекло и перестрелять нас.

В рубке было темно, только слабым светлым пятном виднелся иллюминатор. Мы сели на пол. Савелий достал табак.

— Знаешь, это моя вина, — сказал он, закуривая. — Еще тогда, когда он сидел на скале, падлюка, у меня что-то мелькнуло. И вот я выпытывал, дурак, все увериться хотел.

— Теперь уверен?

— Прости, Алеша, сердцем прошу… Мы ведь не знаем… что будет?

Мы сидели молча не менее получаса. На палубе ничего не было слышно. Может быть, он стоял у двери и подслушивал?

— Есть только один выход, — тихо сказал я Головачу. — Надо ломать переборку. Там каюта старшего штурмана и трап на мостик.

Он встал, подкрался к иллюминатору:

— Иди, сюда…

Я подошел. Того на палубе не было видно. Конечно, он был здесь, у двери. Я подкрался к порогу, прислушался. Мне стало слышно его дыхание — нас разделяло только тонкое железо двери. И я не мог удержаться.

— Караулишь, сволочь!.. — закричал я ему. — Чертов покойник, чахотка!