Сочинения в 2 т. Том 2

Затемно они возвращались домой. Почти до бортов шаланда была наполнена рыбой, холодновато, как лед, блестевшей сквозь переплетенные сети. Невысокий косой парус низко накренил гибкую мачту. Волна поминутно подхлестывала корму, и «Катенька» со свистом проносилась по гребням. Вглядываясь в сизую туманную пелену, за которой скрывался берег, Варичев посматривал на Крепняка: как смело и уверенно вел он над мелями шаланду, чутьем угадывая устье реки, крутой поворот мыса, прибрежные камни, густо разбросанные перед белыми валами баров.

Первыми они ушли в море и первыми возвращались. Женщины уже ждали на пригорке.

Спокойно и уверенно шла жизнь в поселке Рыбачьем. Этот первый день, проведенный Варичевым в море на шаланде, был так похож на все последующие дни, что уже через неделю Илье казалось, как будто половина жизни прожита здесь, у черной реки, на пустынном берегу. Он хорошо узнал людей поселка — хмурых мужчин, за суровостью которых таилась нежность, и женщин, счастливых потому, что каждый день море испытывало прочность их счастья.

Во второй половине июля, после долгих непрерывных штормов, море снова утихло. Широкие, светлые полосы течений опять прилегли к горизонту. Нерпы заиграли на тихой сиреневой воде. Сонные и ленивые киты, следуя за рыбой, приплыли к берегам.

* * *

Невольно Варичев завидовал Крепняку, его уверенности, его неисчерпаемому веселью. Но еще больше завидовал он Асмолову. Бригада Асмолова уже успела выполнить план. Как ни работал Варичев, как ни стремился догнать старика — ничего не получалось. Слишком хорошо знал Асмолов этот студеный край. Безошибочно он находил самые могучие косяки ивасей, чутьем угадывал изменчивые пути чавычи, невод его рвался неоднократно под неудержимым напором рыбы.

Опять Варичев оставался позади. Но именно ближайшие недели решали возможность победы. Нужно было что-то предпринять… Не только премия, но самое главное — выполнение собственного обещания, так торжественно данного рыбакам, авторитет, — вот что решали ближайшие недели.

И неспроста Илья внимательно присматривался к Петушку. Он разделял его тревогу. Совсем неспокойным стал за последние дни Степан.

…Ночами, тихими и лунными, море, пятнистое от облаков, горело млечным огнем. Сладковатый и терпкий запах ворвани плыл над поселком. У причала, на берегу, до утра курились костры. Едкий дым тлеющего мха гнал мошкару. Тонко и волнисто звенела она над водой, над сонными травами тундры.

— Слишком уж хороша погода, — сказал Крепняк. — Это всегда к грозам.

Они сидели у костра на берегу — шесть человек, только что закончивших работу.

Асмолов взглянул на небо, хмуря седые брови.

— И море, как мертвое, лежит.

Синяя безветренная ночь в смутных проблесках звезд плыла над притихшей тундрой; мягко шелестела у пологого берега река.

Помолчав, Асмолов обернулся к Варичеву.

— Ты знаешь, какие тут грозы бывают? Такие грозы, что земля, словно колокол, гудит.

У самого огня на белом обтесанном бревне сидел Андрюша. Невысокое пламя играло у его ног.

— Ух, весело ж бывает, — сказал он восторженно, и маленькие, слегка раскосые глазки его заблестели. — Небо-то, словно горнило, пышет.

Крепняк почти со злостью посмотрел на Андрюшу.

— Весело… тебе-то всегда весело.

Андрюша смущенно отвернулся.

— Видишь какой! — засмеялся Петушок и, приподнявшись на локте, толкнул Андрюшу носком сапога в бок. — Может, на лодке стрельной опять в море выйдешь?

— И выйду, — насупился Андрюша.

Петушок громко захохотал, откинувшись, показывая залитые красным светом зубы.

— Слышал, Илья Борисыч? Опять собирается. Прошлым летом едва мы вытащили его. На стрельной лодке в море ушел — и как не захлестнуло?!

Он ближе придвинулся к Андрюше и, быстро подняв руку, надвинул ему шапку на глаза. Андрюша, съежился, вобрал голову в плечи.

— Не балуй! — строго сказал Асмолов, — Экий ты шальной.

Коротко, словно ища одобрения, Степка взглянул на Варичева и опять, уже совсем беспричинно, засмеялся.

Все эти дни Варичев внимательно наблюдал за Петушком. Это был очень своеобразный человек. Он был упрям и решителен. Однако все время словно скрывал себя и часто, беседуя с Ильей, словно выпытывал его о чем-то.

В поселке Степка почти не отставал от Ильи, всячески подчеркивая свое внимание и дружбу, но за всеми расспросами его о капитанах, о летчиках, о подводниках-моряках Варичев угадывал одну упорную, еще невысказанную до конца мысль. Он все более уверялся, что именно себя в чем-то боялся раскрыть Петушок.

Вечером они остались на шаланде вдвоем. Петушок складывал на корме просушенные сети. Подняв голову, он неожиданно спросил:

— А что самое главное в жизни, Илья Борисыч?

— Что же… сама жизнь, — сказал Илья.

— Ну, а в ней самое главное? — настойчиво повторил Петушок. — Жизнь-то я имею. В жизни что?

Варичев хотел ответить шуткой, как нередко отвечал Петушку, но внезапно вспомнил: сколько раз этот самый вопрос, пусть в более сложной форме, однако этот самый, стоял перед ним.

— Счастье, — сказал Варичев коротко.