Читаем Сочинения в 2 т. Том 1 полностью

Я взял из его рук газету, прочел под стихами знакомую фамилию поэта, — Павел Беспощадный. И у меня мелькнуло подозрение, что этот лохмач с валенками, как видно, один из тех персонажей, что вечно обивают пороги редакций, жалуются на невнимание к их музе, попусту транжирят время в безделии и тяжко завидуют успеху любого литератора. За короткое время у меня в гостях побывали трое из этого племени, и каждый из них, после вступительной части, наводил справку о возможности авансирования будущих стихов. Правда, лохмач об авансе еще не заикался, но… что за манеры — вытеснить меня с дивана и еще поучать!

— Итак, суммирую вывод, — заключил я твердо, чтобы подзадорить незваного гостя. — Хорошие стихи.

— Нет, плохие.

Тут я решил уязвить его дополнительно:

— Что ж, если и вы достигнете такого поэтического уровня, — ваши стихи будут печатать — и даже охотно.

Он засмеялся и резко смолк, закрыв рукой рот и почему-то глядя на меня растерянно.

— Будут печатать, говоришь? В стихах, если хочешь знать, одна неверная запятая и та — как гвоздь в сапоге.

— Но у Беспощадного таких «гвоздей», уважаемый, немного.

Лохматый стукнул по столу кулаком.

— Не суди, коль не знаешь: много!

— А не потому ли вы это говорите, что обитает еще у иных в чувствах этакий мелкий бесенок… зависть?

Он вздернул острые плечи, нахохлился и зачем-то взял в руки пепельницу.

— Кому же я за… завидую?

— Беспощадному.

Лохматый вскочил на ноги и, вскидывая руки, прищелкивая пальцами, протанцевал в угол комнаты и обратно. Хлопнув меня, и довольно чувствительно, по плечу, взял мою руку, крепко встряхнул, потом погладил.

— Ай, парень! Вот что: ты мне понравился. И как же это тебя, приятель, ночью в редакцию занесло? Ладно, давай знакомиться: я и есть Павел Беспощадный.

На жизненной дороге, то солнечной, то пасмурной, то ровной, то ухабистой, мне довелось знакомиться со многими и разными людьми, но это ночное знакомство в сиротливой редакционной комнатушке было одним из самых памятных и приятных. Через несколько минут, убрав подальше в угол зимние пожитки поэта, мы накрыли газетами стол, и запасы моего продовольственного филиала украсила жареная курица, которую Павел Григорьевич обнаружил среди своих бумаг. А зимние вещи, как выяснилось, он привез по рассеянности: торопясь к автобусу, взял из дому не тот чемодан. Впрочем, и фуфайка, и валенки нам пригодились при сооружении второй постели.

Ужин удался на славу, он был щедро приправлен стихами поэтов Донбасса, старыми шахтерскими песнями, лихими и веселыми, а подчас и печальными частушками, — Павел Григорьевич помнил их огромное множество. Тут и выяснилось, что шахтерские фольклорные баллады, припевки, частушки, «жестокие романсы», сказы он умел передавать взволнованно и так задушевно, что и сам уронил слезу.

— Ты только вслушайся, вдумайся в образную систему обычной шахтерской частушки. — И, полузакрыв глаза, «дирижируя» руками, он читал неторопливо, нараспев:

Летит галка через балку,Черная, печальная,Подарил милый кольцо,Колечко обручальное…

— Что можно сказать об этой песенке-мотыльке? — спрашивал он настойчиво. — Ведь правда, бесхитростное творение? Галка и вдруг… печальная? Почему печальная, неужели ради рифмы? Оказывается, нет, слово — на месте, больше того — оно ключевое в песенке. Девушка видит в черной птице вестницу печали: подаренное колечко счастья не сулит, потому что какое же счастье в доле пожизненной спутницы шахтера? И не нужны комментарии: все ясно. Я слышал эту частушку мальчишкой, а родилась она задолго до меня.

Летние ночи коротки, но мы забыли об этом, — звучали все новые стихи, и за окошком зыбились зарницы, и неприметно на соседнюю цинковую крышу подкралась утренняя заря.

— Собственно, время-то, время! — спохватился Павел Григорьевич, торопливо доставая из брючного кармана большие, чугунного цвета часы. — Батюшки, вот вся ночка и пролетела.

Он обернулся к окну, за которым над трубами завода, проступившими из мглы, цветистой гирляндой детских шариков замерли клубы дыма.

— Да, мы потеряли ночь. Но… разве потеряли? Нет, мы ее приобрели. Мы отняли ее у вечности. Ради поэзии. Верно? — И сам ответил улыбаясь: — Именно так!

В газетных, в журнальных статьях Павла Беспощадного нередко называли зачинателем поэзии Донбасса. Ом не любил громких «титулов» и однажды сказал мне с досадой:

— К чему эти ярлычки — «зачинатель», «продолжатель», «основатель», «первооткрыватель» и прочее? Рабочая песня прозвучала здесь еще в те давние времена, когда сюда, в ковыльную степь, впервые пришел человек с киркой и лопатой. Кто был он, первый шахтерский поэт? Фольклористы отвечают: «Народ!» Но, извините, этот примелькавшийся ответ абсолютно лишен конкретности. Тут я полностью согласен с Есениным, а уж он-то могучую устную поэзию знал и любил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии