Не менее часа я бродил по аллеям, вдыхая густой и терпкий запах осенней листвы, или смотрел на Днепр, где на изгибе фарватера белый пассажирский пароход, весь освещенный изнутри, словно бы нес над собой огромную груду жара.
По аллее навстречу мне неторопливо шел, немного враскачку, как ходят моряки, коренастый, крепкий, плечистый человек, в косоворотке, с расстегнутым воротом, с небрежно подобранными рукавами. Вид у него был спортивный, бравый, и заметная лысина, прикрытая тюбетейкой, и седые усы нисколько его не старили: есть люди, которые с годами внешне становятся все крепче.
Я не случайно засмотрелся на прохожего: что-то очень знакомое мелькнуло и в облике, и в походке, и в этой крутой посадке головы… Неужели Алексей Силыч?.. Да, конечно, он! Алексей Силыч Новиков-Прибой.
— Ну, здравствуйте, Алексей Силыч! Право, не чаял…
Он резко вскинул голову, замер на какие-то секунды, высоко выбросил руку.
— Салют, молодежь!.. Давно из Донбасса?
У него была сильная рука и пожатие такое добросовестное, что млели пальцы.
Мы присели на скамью, и Алексей Силыч сказал:
— Я, знаешь, проездом. Снова хочу навестить Донбасс. Ну, конечно, ты спросишь, а возможно, только подумаешь: что, мол, общего между шахтерами и моряками? Так вот, есть общее: мужество в труде. Шахтер, если он попадает на корабль, — будь уверен, на него можно положиться. И среди шахтеров я встречал бывших моряков: тоже ребята — будь уверен!
Он осмотрелся по сторонам, вздохнул, снял тюбетейку.
— До чего же поэтичен этот уголок!..
— Да, его любят поэты.
— Ну, поэтов я чаще встречаю в Сочи, хотя место прекраснее этого нелегко отыскать.
— Сейчас я видел здесь Максима Рыльского.
— Знаю. Хороший поэт. Ясное, веское слово. А лично, к сожалению, не знаком.
— Он человек приветливый и простой.
Новиков-Прибой улыбнулся, осторожно надел тюбетейку.
— Ладно. Посмотрим. Уважаю людей простых и приветливых.
Мы взошли на горку: Максим Фадеевич стоял все там же, глядя на реку и дымя папиросой. Он оглянулся, удивленно приподнял брови, подхватил портфель и пошел нам навстречу.
— Подождите, Петр, спасибо, можете не представлять: узнаю Алексея Силыча Новикова-Прибоя!
Они крепко пожали друг другу руки, заглянули в глаза.
— Киев — город паломников, — улыбаясь, заметил Алексей Силыч. — Вот и я запоздалый паломник. Э, братцы, паломники знали толк в пейзажах!
Я мог только удивиться, как быстро, неуловимо, непосредственно сошлись эти два человека. Рыльский отлично знал и книги, и биографию Новикова-Прибоя, и не случайно несколько позже Алексей Силыч смущенно спросил:
— А скажите, Максим Фадеевич, напрямик: не были вы вместе со мной, ну, в составе нашего судового экипажа… на Мадагаскаре?
— Мысленно побывал, — засмеялся Рыльский, — Очень живописный островок!
— В любом путешествии, — серьезно заметил Новиков-Прибой, — самое интересное — люди. Встретишься, познакомишься — и, смотришь, уже завязалась дружба. А друзей всегда так грустно покидать… Даже когда-то в плену, в Японии, — вот чего я не чаял, — у меня обрелись хорошие друзья.
— Я думаю, вам приходилось испытывать и другое, — подсказал Рыльский. — Приезжаете в город, где точно знаете, знакомых — ни души, останавливаетесь в гостинице грустным пилигримом, а утром с удивлением, с ясной, совсем детской радостью узнаете, что в городе у вас полно друзей. Вы их никогда не видели, и они вас не видели, но они — ваши друзья.
Коротким, характерным движением Новиков-Прибой наклонил голову; синеватые глаза его смотрели мечтательно.
— Читатели? Что ж, этим людям отдана вся жизнь. А все же такое чувство, что отдано мало, что ты в неоплатном долгу. Правда, читатель встречается и бесцеремонный: мало пишете, давай-давай! Как объяснить ему, что это не дрова колоть, что классики, случалось, по десять, по двадцать лет работали над одним романом? — Он резко переменил тему: — Лично мне приятнее ехать в какой-либо город, зная, что там тебя встретит старый друг.
— А в Киеве? — мягко спросил Рыльский.
— Тоже есть надежный, хороший товарищ. Правда, он еще не знает, что я приехал. Человек этот душой моряк, и я не могу понять, как могло случиться, что капитанский мостик ему заменила кафедра пединститута? Может, вы слышали такую фамилию: Леонид Карлов?
Рыльский всплеснул руками.
— Леонид Николаевич? Вот видите, у нас есть общий друг.
Новиков Прибой просветлел лицом.
— Пословица говорит: друг моего друга — мой друг.
— Спасибо, — тихо произнес Рыльский.
…В десятом часу вечера мы провожали Новикова-Прибоя к гостинице «Континенталь». В этой некогда купеческой гостинице, расположенной рядом с цирком, в предвоенную пору обычно останавливались борцы, жонглеры, дрессировщики диких зверей, крупные хозяйственники, киноактеры, композиторы, писатели, словом, именитые гости. Внутри гостиницы был уютный летний садик, и Новиков-Прибой предложил:
— А не посидеть ли нам несколько минут за столиком?
Мы подошли к ярко освещенному подъезду, и — что за вечер! — навстречу нам вышел не кто иной — Исаак Эммануилович Бабель.