Сочинения Фрица Кохера и другие этюды

— Я думаю, — говорит молчаливый, — что, хотя это и неощутимо или ясно не видно, но все и вся есть один поток, один текущий прочь, вечно возвращающийся поток. И потом никогда не возвращающийся! Лес, что это? То, что простирается над равнинами, взбирается на горы, перепрыгивает через потоки, сбегает по горам, заполняет долины. Разве у него нет власти? Лес глубоко спускается в голубые озера, играет с облаками, любит воздух — и бежит нас, людей. Не может вынести вида и дыхания людей. Мы размышляем, а свободно парящая стихия ненавидит и презирает размышление. Когда она снова приближается к нам, мы можем ее любить. Мы видим, как она отражается в зеркалах озер, играет с небом, становится морем, бурей, вихрем и потоком. Тогда мы сами становимся чем-то стремящимся прочь. Теперь мы в движении, и в нашей душе больше нет покоя. Теперь мы влюбляемся с первого взгляда, и эта любовь проникает во все, низвергает все, чтобы все возвести заново. Мы становимся зодчими и берем лес за образец для нового строения. Чтобы оно стояло так же гордо и роскошно, как горный лес… И тогда оно рушится, падает. Потому что есть что-то малое, совсем малое, обо что неизбежно спотыкается гигантское. Оно падает и лежит без движения, и оно прекрасно, прекрасно. Там оно умирает, прощай! — Он молчит и плачет. Девушка через стол подает а ему узкую дрожащую руку. Он сердечно прижимает ее к губам. Девушка смотрит на другого, веселого, парня, который хотел удержать ее от этого жеста, большими и странными глазами.

* * *

Когда я думаю об этих записках, мне кажется, будто я так и не пришел к какому-либо концу, будто многого еще не хватает, будто нужно было сказать больше меньшим количеством слов. Мне больно. В самом деле, не будь причиняющий боль предмет таким прекрасным, я бы не сдерживался, а просто повернулся бы к нему спиной. Трудно писать о прекрасном точно и определенно. Мысли порхают вокруг прекрасного, как опьяненные бабочки, не приземляясь и не долетая до цели. Я хотел бы излить душу, но научился понимать, что изливать душу в искусстве письма означает постоянно кружить вокруг самого себя. Я хотел увидеть лес как мощно раскинувшегося, сладко потягивающегося великана, хотел тихонько обежать его кругом, до того места, где он снова обретет милую, простую форму, которую мы в нем знаем и ценим. Но он никак не давался, становился то большим и властным, то маленьким и уютным, постоянно менял очертания, ничего не преобразовывал, ни во что не превращался, и очень меня разочаровал. Я же хотел видеть в нем дикую, могучую преобразующую силу. Теперь Лес снова просто лес, у него свои лесные тропы и лесные ручьи, в нем полно колючих кустов, кусачих и прочих насекомых, сетей, ловушек и зверей, в нем орут дети и смеются господа и дамы, выбравшие его местом своих прогулок. С людьми он мягок и терпелив. Он парень очень спокойный и добрый, он только кажется высокомерным, цвета у него аристократические, но сам-то он далек от заносчивости. Некоторым фантазерам нравится искажать его образ, может, для того только, чтобы потом заново составлять его из деталей. Фантазер — это тот еще тип! Все может показаться ему вдруг совсем иным и куда более диким. Витает в облаках, только чтобы иметь удовольствие приземлиться. Я их не люблю, а если фантазер сидит во мне самом, тогда он нравится мне еще меньше, тогда я готов его возненавидеть. Он все преувеличивает и пробивает дыры там, куда следует входить с нежностью и лаской. Он не знает покоя, а значит, он даже не надеется когда-нибудь достичь покоя и зрелости. Нет, его я не люблю, но лес я люблю всей душой. Любовь всегда неуверенна в своих поступках и зарисовках. Не могу я спокойно, как следует, описать то, что люблю. Возможно, я еще научусь унимать эту схватку ощущений. Покой, о, как он прекрасен; покой и лес — они ведь едины! Я знал это, и, возможно, мне с моим беспокойством, не удалось описать ни покой, ни лес. Что ж, теперь, из укрытия всех моих лучших намерений, я говорю лесу: прощай. Пора расстаться. Меня радует, что лес так велик, могуч и роскошен, что он так широко раскинулся. И людям я желаю того же.

СОЧИНЕНИЯ

От смеха щурятся ресницы

И улыбаюсь ртом.

Что в том?!

Ах, так, вещицы…[1]

Письмо Симона Таннера [2]