Сочинения

Граф извещает жену о счастье, которое свалилось на него с неба, и графиня, у которой есть некоторое сходство с официанткой, обнимает в высшей степени неправдоподобного графа. Они удаляются, оставив письмо на столе. Камердинер входит и читает письмо с дьявольским выражением лица. Он понимает, что ему надо делать, вот негодяй.

«Господа, позвольте предложить вам пиво, булочки с колбасой, шоколад, соленые палочки, апельсины!» — кричит в перерыве кельнер.

Граф и камердинер, вернее чудовищный предатель, в которого он все больше и больше превращается, садятся на морской корабль, они в каюте. Слуга стаскивает с господина сапоги, и последний ложится спать. Насколько непредусмотрительно это было с его стороны, выяснится очень скоро, негодяй открывает истинное лицо и камердинер-убийца вливает благодетелю в рот, который он насильно раскрывает, лишающую чувств жидкость. В один миг господин лишается власти над руками и ногами, а в следующее мгновение грабитель выхватывает у него письмо про завещание, а несчастного господина заталкивает в чемодан и захлопывает крышку.

«Господа, позвольте предложить вам пиво, лимонад, ореховые палочки, шоколад, бутерброды!» — снова кричит гадкий кельнер. Некоторые из присутствующих господ из предместий соглашаются немного освежиться.

Предатель-слуга щеголяет в костюмах загубленного графа, который томится в американском чемодане. Он выглядит демонически, несравненный плут.

Потом идут еще кое-какие сцены. В конце концов, все заканчивается хорошо. Слуга схвачен детективами, а граф возвращается с 200 000 марок домой, счастливый, пусть это и неправдоподобно.

Затем следует игра на пианино и снова «Пиво, господа?»

Ванда

Еще совсем молодым человеком, практикантом при Народном банке, я самым решительным образом ощущал себя прирожденным драматургом. Во мне развилась самая добросовестная тяга и смелость к творчеству, причиной чему, возможно, было то, что я стоял на самом верху в пыльной комнате под крышей за пультом, который был подарен моему старшему брату, который был студент и также вовсю писал драмы, одной почитательницей и покровительницей. Брат корпел над исторической хроникой под названием Бургомистр Цюриха. Я же, в то время влюбленный во все польское, ринулся в бой за свободу Польши, и предмет моих страстных поэтических усилий назывался Ванда, княжна Польская. О боже, как я наслаждался живописанием подвигов этого высокосердного героического дитя! С другой стороны, мы оба мечтали, мой плодовитый брат и я, который казался самому себе не менее плодовитым, о шквале аплодисментов, о лавровых венках и о многажды, да, возможно, сотни раз поставленных пьесах, вызванных всеобщими настойчивыми требованиями снова и снова видеть наши очаровательные произведения. Было лето, и в комнате поэта под крышей стояла палящая, обжигающая жара и у обоих молодых полных надежд театралов пот градом катил с изобретательных и высокодуховных лбов. Мои поляки, казалось, не особо ценили жизнь, даже такую занимательную, скорее, как будто она не стоила ни пфеннига или стоила чего-либо только перед лицом смерти, они отбрасывали ее прочь, исполненные пламенной любви к отечеству. Сегодня, когда я превратился в гедониста и сластолюбца, который облизывает тарелки и волочится за пышными дамами, я ужаснулся прежнему геройству, с которым я обращался, как будто был сыном не моей милой матери, но львицы, рожденным для битвы и жуткого грома снарядов. Между тем Ванда так никогда и не была опубликована, тем более не была эта великолепная пьеса поставлена на театре.

Драма с таким названием, если Вальзер действительно ее написал, не сохранилась. Старший брат, которого он упоминает, может быть Эрнстом Вальзером (Ernst Walser, 1873–1916); на 5 лет старше Роберта, многосторонне одаренный, прежде всего в области искусств, он во многом служил младшему примером для подражания. Он был учителем, но уже молодым человеком был помещен в психиатрическую лечебницу.

Фанни