Если тут кого-то и пришлось бы уговаривать, то уж не маленького человечка, в котором вдруг проснулась надежда. Ловким и незаметным бельчонком Дашуня проскользнула тут и там, втихомолку цапнула здесь… не обделила вниманием и бутерброды с красной икрой, а для дядечки стибрила едва початую бутылку марочной хванчкары. И успела даже немного подрать в своё удовольствие глотку под "А кто-то с горочки спустился". По пути она ухитрилась за что-то похвалить раскрасневшуюся тётку Аглаю, напроситься на комплимент у шумного и добродушного маминого коллеги, и даже перехватить липкий от подтаявшей помады чмок от самой мамы.
— Кто урвал, тому и тапочки! — Дашка не без гордости продемонстрировала хохотнувшему дядечке свою добычу.
— Ну что ж, доведём до инфаркта вашу Марь-Иванну?
Получив ответ, что училку на самом деле звать Марь-Петровна, дядечка ничуть не сконфузился, а лишь заговорщически подмигнул.
— Ладно, пошли дадим стране угля — хоть мелкого, но много.
И дверь в детскую мягко захлопнулась за окрылённой Дашуней и её уже что-то обдумывающим спутником, отсекая шум и гам веселья от мира высоких чувств и низменных страстей…
Втихомолку подщипанные брови мамы вовсе непритворно взлетели вверх, когда из детской тихо выскользнула её дочь. Сияющая и приплясывающая, но одновременно и вся в слезах.
— Мам, я поняла Пушкина! Я вдруг осознала силу его слова! И это так здорово… — громовым шёпотом поведала Дашка маме на ухо эту величайшую из тайн, и тут же помчалась в ванную умыться.
Выглянувший из комнаты дядечка проводил её одобрительным взглядом и задумчиво покивал.
— А из девчонки таки будет толк, — веско сообщил он своё резюме.