Собственность Шерхана

— На кудыкину гору, — рявкнул недовольно, — давай быстрей.

И в этот раз без браслетов обошлось. Я в комнату зашел, такую уже безобразно-унылую, как и все остальное, что было в изоляторе.

Только она мне показалось во сто крат ярче и чище. Потому что тут меня ждала Лиза.

Я шагнул к ней и сам же остановился.

Казалось, с нашей прошлой встречи вечность прошла.

Она такая красивая, Белоснежка моя. Рот слегка приоткрыла, волосы короткие за ухо заправила.

— Привет, — первой поздоровалась, и я ответил эхом:

— Привет.

Мы молчали, разглядывая друг друга. Я — с жадностью. Скучал по ней сильно, но ещё сильнее по дочке. Неожиданно, но мысли были заняты ею постоянно. И если Лиза здесь, то где моя дочь? Их выписали? Она вообще жива?!

На мгновение от собственных мыслей холодок по позвоночнику пробежался. Нет, глупости, моя дочь сильная, в меня.

— Как Иман? — спросил, — с кем она?

— Хорошо, — Белоснежка отвернулась, глядя на стену, — она в больнице ещё. Меня выписали без нее. С ней все хорошо, я езжу каждый день, несколько раз, молоко привожу…

Когда Лиза говорила о дочке, даже тон голоса менялся. Теплел. Совсем другой становился.

Она замолчала, будто не зная, что говорить дальше.

— Спасибо за помощь, — поблагодарить ее стоило. А ещё спросить то, о чем со встречи с адвокатом думал, — но как ты смогла это сделать? Адвоката найти, оплатить?

И вот тут мне показалось, что она смутилась окончательно, даже щеки порозовели. А мне это ох как не понравилось. Что-то не то было, чуйка шептала, ее ответ мне не по душе придется. Так и вышло.

— Мне Чабашев помогает.

— Ну, пиздец!

Сука, вот этого услышать я не ожидал. Стоило только ментам поймать меня, как сразу же всплыл этот козел. Каким боком он вообще к делу примазан оказался, я не пойму?

У Лизы и денег ведь нет! Да и были бы — не нужны мне Вяземских, в гробу я такую помощь видел.

Только чем тогда она с ним расплачивается? В глазах потемнело,

от злости все внутри клокотало. Я кулаки сжал, думал, ебну счас в стену, чтобы легче стало, но из последних сил сдержался.

— И какая же цена у твоей помощи? Переспать с ним? — поинтересовался ядовито. А самому пиздец как обидно. И картины гнусные перед глазами, как тварь эта мою девчонку лапает. Она ведь не просто моя — она мать моей дочери. А эта сволочь… Выйду — самолично урою его.

— А ты думаешь, я только на это гожусь? — Лиза уперла руки в бока, даже голос повысила. Ну, охренеть.

— Ничего я не думаю, — оборвал, — что ты ему пообещала? Что пока я тут, вы там трахаться будете на свободе?

— Дурак, — заорала она, — какой же ты придурок, Имран!

И ко мне подлетела, то ли толкнуть собиралась, то ли ударить. Я ее за запястья схватил, сжал сильно. У самого пылает все от гнева, дышу тяжело, и она так же.

Вдохнул полные лёгкие, и затопило меня. Запахом ее. Знакомым. Близостью этой нечаянной. Прижал к себе Лизу поближе, и поцеловал. Губы у нее сладкие, нежные, только в поцелуе моем нежности ни на грамм. Он весь горечью пропитан и болью. И целовались мы так же — до боли, до вкуса крови на губах.

Я руками по ее телу жадно шарил, грудь сжимал, неожиданно потяжелевшую, плотную. Моя она была, моя только и ничья больше, и пусть этот Чабаш нахуй катится, ему не светит ничего.

Лиза в юбке была, я подол задрал, сминая все сопротивление, кожа мягкая, гладкая. До трусиков легко добрался, дёрнул их, пытаясь вниз стащить, но она засопротивлялась, поймала за ладони, не давая сдвинуться.

Я отстранился, заглядывая ей в глаза. Неужели — противно после Давида? Неужели, правда? Но взгляд ее затуманенных от желания глаз был честным и чистым.

— Нельзя мне, — покачала она головой, не отпуская рук, — я же родила только… не могу ещё.

Черт, об этом я и вовсе не думал. Хотел ее, мочи нет, член стоял колом, натягивая ткань спортивных штанов.

И от желания сводило все, да ещё и Белоснежка одним только видом своим дурманила. Губы от поцелуя моего жёсткого распухли, я пальцем скользнул по ним. А она взяла и обхватила его губами. Да так, что я застонал непроизвольно. Эмоции острые было, зашкаливали — мы с ней вдвоем, в СИЗО, и неизвестно, выйду я отсюда или нет, и увидимся мы ещё с ней, и когда.

Я на плечи ей надавил, заставляя опуститься. Белоснежка глаза распахнула, огромные-огромные, голубые, невинные. Но подчинилась. Опустилась передо мной на колени, я дёрнул резинку штанов, высвобождая член.

Он пульсировал почти болезненно, на головке набралась капля смазки. Я обхватил ствол поудобнее, притянул Белоснежку свою поближе и провел по ее губам, оставляя влажный след. Она не отстранилась, только сказала доверительно:

— Я никогда… ни разу.

Я знал. Но после этой фразы последние тормоза сорвало. Лиза рот открыла, и я медленно вошёл в него, подрагивая от запредельных эмоций. Ее язычок, горячий, влажный, скользнул по головке. Я подался вперёд, а Белоснежка от неожиданности дернулась, подавилась. На глазах выступили слезы, я их пальцем стёр. Думал, остановится, но она упрямая, продолжила дальше.

— Зубы спрячь, — шепнул, закрывая глаза.