Собственность Шерхана

Там — филиал ада на земле. Наверное, такой он и есть, ад, которым меня бабушка пугала. Только я не ожидала, что за все мои грехи он настигнет меня так быстро. Там — огонь. Разорванная, как игрушка, машина, искореженный металл. Касаюсь стекла — кажется, оно тёплое. Ищу глазами Имрана и не вижу, и запах такой ужасный, что лёгкие выжигает изнутри и само сердце.

Нет, хочу сказать я, но не могу.

Лифт медленно едет наверх, так медленно, словно в замедленной съёмке. Прижимаюсь к стеклу лицом. На нем — сажа и мои слезы. А по моим ногам вдруг течёт вода, такая горячая, что обжигает сильнее огня, и ребёнок в страхе отчаянно толкается, прося меня остановить то, что происходит.

Глава 16

Лиза

Паника топит, и воздуха не хватает совсем.

Я из лифта прочь, а вокруг столько людей, и все они смотрят равнодушно мимо, идут по своим делам, совсем меня не замечая.

И им дела нет до того, что только что Имран взорвался на парковке. Сердце бьётся отчаянно, я мечусь по сторонам, и не знаю что делать.

В сапогах чавкает. Это воды отошли? А с ребенком что будет? Это же плохо?

Я думаю, что мне нужно вниз, туда, где остался Имран и охрана. Чтобы убедиться, что он жив, чтобы попросить помощи. Мне надо в больницу. А у меня ни телефона, ни документов, совсем ничего.

Живот тянет резкой болью в области лобка, так неожиданно, что я сгибаюсь, обхватывая его ладонью. Боль, пусть и резкая, но длится недолго, отпускает. Я держусь ладонью за живот, ощущая, что он стал меньше в объемах и как будто опустился. Боже, это же так рано, мне же ещё нельзя рожать!

Лифтов все нет и нет, торговый центр незнаком, но я пытаюсь взять себя в руки и спустится вниз, на парковку. Еду по эскалатору, ручьем текут слезы, так, что застилают глаза — я почти не вижу ничего. Спускаюсь на этаж ниже, по сторонам головой кручу, чтобы понять, как выйти на парковку.

Шумно, музыка играет, промоутер в костюме огромного, розового сердца, подходит ко мне, протягивая руки в больших пушистых перчатках, в которых зажат флаер.

— А у нас сегодня распродажа, заходите! — говорит громко.

— Как спуститься на парковку? — кричу ему, проклиная свою беспомощность. Почему бабушка не научила меня быть сильной в самых сложных ситуациях? Почему за последний год на меня свалилось так много испытаний?

Промоутер говорит что-то, но слов я не слышу. Снова резкая боль внизу живота заставляет согнуться, под ладонью, которой я обхватываю его, привычно упругий живот кажется твердым, каменным почти. Боль так оглушительно-неожиданна, что я на мгновение глохну.

Схватки, доходит до меня. Людка рассказывала, что их ни с чем не перепутать, так и есть. И от этого я пугаюсь ещё сильнее. А что, если роды начнутся прямо сейчас, посреди торгового центра, рядом с этим человеком в гигантском мохнатом сердце, что тычет мне в лицо листовку? И никто мне не поможет?

Больше всего на свете я боюсь потерять ребенка, а он затих, не шевелится, ему тоже страшно.

— Все хорошо будет, малыш, все хорошо.

Только я своим словам не верю. От мысли, что я сегодня могу потерять двух важных людей разом, начинает тошнить.

Я нахожу в себе силы двигаться дальше. Нужно идти, я делаю шаг за шагом, ногам сыро в промокших от вод сапогах.

Вижу стрелку, указывающую выход на парковку. Теперь, когда цель намечена, дышать немного проще.

— Нам не туда, — чужая рука хватает меня за запястье, я резко вскидываю голову, заслышав знакомый до боли голос.

На меня смотрит Чабашев, и в его нахмуренном лице нет ничего доброго.

— Это вы, — говорю, вкладывая в свои слова сразу несколько смыслов.

Это он напал на Имрана, иначе, чтобы он тут делал, Чабашев? Его дом за сотни километров от нашего города, и ни одной причины, по которой он мог бы тут стоять, со мной рядом, я не видела.

Дернула руку, но он не пустил, ещё сильнее схватил. Не больно, но цепко.

— Я закричу, — предупредила его, ощущая липкий ужас от своей беспомощности. Нельзя с ним никуда идти, мне в больницу нужно, нужно узнать, что с Имраном, — пустите!

— Здесь сейчас не безопасно, — покачал он головой, — Иванова, не тупи.

— Тогда отпустите меня, — пересохшими от волнения губами, попросила я. Новый приступ боли снова застал врасплох, я охнула громко, пережидая схватку.

— Что с тобой? — Чабашев нахмурился, вглядываясь в мое лицо.

— Кажется, я рожаю…

Он выругался, перехватил мою руку удобнее, и потащил настойчиво к выходу:

— Я ни хрена не знаю, как принимать роды, зато понимаю, что здесь может быть опасно. Это ведь Шерхана ребенок?

Я кивнула. Сопротивляться не было сил, я сосредоточилась на том, чтобы просто переставлять ноги. Каждый шаг давался с трудом, ноги стали тяжёлыми, неподъемными. А Давид слишком спешил, я не могла двигаться в таком же ритме, дыхания не хватало, сил не хватало. Мы оказались на улице, я даже не поняла, каким выходом мы воспользовались. Просто шла за ним, как покорная овца на заклание. Холодный ветер тут же забрался под одежду, прошелся по мокрым ногам. Я чувствовала, что из меня все ещё струится потихоньку горячая вода, почти сразу же остывая, чавкая в моих сапожках.