Собственность мистера Кейва

На «сцене» некая «группа» исполняла «песни». Я увидел грубо нарисованный плакат, сообщающий, что они называются «Клеопатры», что было странно, потому что я видел четырех Антониев и всего одну непередаваемо злобную царицу из рода Птолемеев.

Ты знала эту группу? Тебе она нравилась? Ты ради них сюда приехала?

Я словно погружался в паническую атаку. Нет, это слишком мягко сказано. Я словно погружался в чужую паническую атаку, и я не знал, в чью, и не хотел знать. Может быть, этот кто-то стоит на железнодорожной платформе после полуночи, закрывает глаза и думает, а не покончить ли со всем сразу под очередным товарным поездом. (Как-то по Радио‐4 какой-то остряк сказал, что если бы Бетховен жил сейчас, то он бы играл в рок-группе на соло-гитаре. Нет. Он бы сидел на железнодорожной платформе, дышал в бумажный пакет и молился бы, чтобы поскорее проехал поезд, с которым все кончится.)

Я выискивал тебя в толпе среди скачущих тел, нетерпеливо прорывающихся к сцене. Сама мысль о том, что ты находишься среди этих избегающих солнца потребителей опиума, наполняла меня тем же ужасом, который я испытал тогда в Риме, ощущением, будто я теряю тебя среди злых сил ночи. Отдаю тебя тьме и демонам.

Клеопатра вопила, а я прокладывал себе путь. Я обернулся к сцене и увидел, как она бьется с микрофоном, словно тот был гадюкой, готовой прокусить ее грудь и впрыснуть свой яд.

– Извините, – сказал я, но голос мой не был слышен. Музыка поглотила его. Видимо, для этого она там и звучала – поглощать голоса, чтобы общение велось на простом языке тела.

Да. Тела, тела, тела. Они заполонили все пространство. Я так их всех воспринимал. Как тела. Как еще я мог к ним относиться? Откуда в таком месте взяться личности? В таком шуме невозможно ни думать, ни общаться.

«Неужели от разума никуда не деться?» – спрашивала поэтесса.

Да, ты идешь туда, куда идет вся молодежь. В «Рубку» на исходе пятницы. Там трясутся пять сотен голов, и твоя среди них – не более, чем часть тела.

О, Брайони, не хмурься.

Не надо с таким отвращением качать головой.

Я же ничего не понимаю. Так ведь тебе кажется? Ты думаешь, я не понимаю, что такое молодость. Что тебе хочется полностью отказаться от себя и раствориться в моменте. Что ты жаждешь не мыслей, а чувств. О да, я знаю, что для тебя я всегда был таким, как сейчас. Как будто меня вызвали к жизни друиды.

Как будто я просто камень, время от времени попадающий в поле твоего зрения.

Ты никогда не смотрела мне в глаза, чтобы увидеть там длинноволосого юношу, который однажды всосал целый стакан абсента, едва дочитав до середины «Гиперион» Китса в Поэтическом клубе Общества юных реставраторов.

Наконец, я увидел тебя, наряженную в новые вещи, в компании Имоджен и всех остальных. Я прикинул возможные варианты. Пойти и вытащить тебя оттуда, и потерять твое доверие навсегда? Нет. Я подожду, а вмешаюсь только в случае необходимости. Я лучше побуду незамеченным, растворюсь в дыме и шуме, понаблюдаю со стороны.

Но как же тяжело было стоять и не терять тебя из виду, пока меня толкали и пинали. Мне наступали на ноги, шпыняли локтями в бока, выпускали мне в лицо дым всех возможных запахов.

Я видел долговязого парня, наклонившегося к твоему уху. Мистера Мертвеца. Урию Хипа. Его окружали другие ребята, лица некоторых из них я запомнил в тот день, когда следил за тобой в городе. Правда, Джорджа Уикса не было. Видимо, мама с ним побеседовала, и эта мысль принесла мне некоторое удовлетворение. Оно мгновенно испарилось, когда я заметил, как длинная костлявая рука Урии скользит вниз по твоей спине.

В этот момент кто-то пролил напиток на мою рубашку. Вылившаяся из стакана бордовая жидкость оставила на мне пятно. Я не стал обращать внимания на липкую влажную ткань и продолжал наблюдать, как по твоему бедру скользила в поисках счастья чужая рука. К моему удивлению, ты не сопротивлялась. Он тебе нравился? Этого я не знал, но без колебаний отправился за ним, когда он ушел в туалет.

Когда я зашел, он был в одной из кабинок, пытался там прокашляться. Я смотрел на себя в зеркало и ждал. Пятно на рубашке подсыхало, становилось розовым. Оно словно символизировало меня самого, то, во что я превратился. Теренс. От латинского terere. Тускнеть, истощаться, истираться. Исчезать.

Щелчок хлипкого металлического замка, шуршание подошв. Он мыл руки, совершенно не замечая меня.

Я хотел с ним поговорить. Такой был план. Вежливо к нему обратиться и максимально внятно и четко объяснить ему, почему он должен оставить попытки соблазнить пятнадцатилетнюю девочку.

А потом что-то случилось.

Снова те самые ощущения. В мозгу иголочки, в глазах темнеет, я не в себе. Я здесь, но я не в себе.